— Бывшую жену, — выдыхаю я, а в глазах темнеет. Какой же обаятельный гад — этот мой бывший муженек…
— Пока что бывшую, — самоуверенно поправляет Дима, — но все равно мою.
И мне хочется выть на самом деле, потому что я ведь ощущаю, как улетаю все дальше и дальше от привычной колеи. И нет, я должна рвануться, должна сбросить с себя это наваждение, но пока я собираюсь с силами — Дима уничтожает мое сопротивление еще одной своей фразочкой.
Он все-таки это делает, он меня целует. Жалит мои плотно сжатые губы своим языком, будто бьет тараном в ворота. Раз, другой, третий…
И это хуже нокаута.
Боже, как я ненавижу саму себя, потому что с каждой секундой я все слабее. С каждой секундой ближе к тому, чтобы уступить ему хоть в этом.
Его губы — терпкие на вкус и колкие, будто между нами сейчас проскакивают миллионы маленьких, но таких горячих искр. У его поцелуев всегда вкус вина из можжевельника. Свежий, крепкий, хмельной. И кажется, что я в жизни не целовалась вкуснее, чем сейчас. Это — невесомость. Безмолвная, густая, в которой все не так, и всякое твое движение выходит не таким, как ты ожидаешь, а тело — легкое, невесомое, будто пушинка. Боже, как мне этого не хватало, оказывается…
— Полинка, любимая, — выдыхает Варламов, отрываясь от моего рта.
Безмозглое сердце в моей груди от этого тона, от этих двух слов выполняет сложный акробатический трюк. Как хорошо, что думаю я не им.
Любимая?
Левая моя рука выписывает Варламову звонкую пощечину.
Для меня это слово — как удар под дых.
Любимая? С любимой он разводился? От любимой уходил, для того чтобы начать прыгать по бабам, как будто пять лет супружеской жизни страдал от неудовлетворения?
— Ты от меня ушел, — ядовито выдыхаю я, змеей выворачиваясь из хватки Варламова и отскакивая от него на пару шагов, — ты! Я тебя любила — тогда! И только тогда была готова ради тебя на многое. Сейчас ты мне не нужен, Дима. Я не дура. Мне предатели не нужны. Оставь меня в покое. И привет Верочке.
Сейчас он меня уже не догоняет. Сердце в груди бухает, ноет, ему жаль на самом деле, оно просит меня вернуться, туда, обратно, к Диме.
Всегда знала, что именно этот орган у меня — источник всех моих идиотских поступков.
Я целовалась с Варламовым… Я все-таки с ним целовалась. Черт-черт-черт. Но об этом я лучше подумаю позже.
Сейчас даже не до рефлексии. Это можно потом, когда останусь одна, когда не нужно будет срочно бежать и догонять опаздывающий поезд. А мне ведь нужно, я ведь опаздываю. Я позволила себе это забыть, обидевшись на Костю, а совершенно зря, он же не виноват, что меня понесло в тот злополучный лифт, он не виноват и в том, что работает.