Несколько секунд просто смотрю на Гордея. Точнее, до жжения в глазных яблоках и боли в мышцах таращусь. Он же без слов вновь отступает и, не глядя на меня, выходит из спальни.
Пока я пытаюсь отдышаться и хоть как-то упорядочить происходящее, в гостиной звонит телефон.
— На месте. Не очень. Нет. Я говорил, что она станет проблемой. Да… Да. Нет. Разберусь.
Может ли человеческий гнев быть сильнее?
Познаю неизведанные высоты. Я в бешенстве!
Тарский же возвращается в спальню и придавливает мое расплывающееся сознание скупым и равнодушным указанием:
— Постарайся не дергаться.
В ответ могу лишь пронизывать его свирепым взглядом и прерывисто, с отчаянной злобой дышать. Не дергаюсь только потому, что тело в каком-то оцепенении находится. Мышцы будто задеревенели, налились горячей тяжестью, сделали меня остывающей гипсовой куклой.
— От наручников ты самостоятельно не избавишься. Никто тебя не услышит. Никто в номер не войдет. Продолжишь дергаться, серьезно поранишься.
О, если бы я только обладала телекинезом[1] или недюжинной силой, способной сдвинуть с места эту проклятую кровать… Я бы, не раздумывая, причинила ему физическую боль, разрушила все на своем пути! Я бы здесь все разбомбила! И его!
Но, увы, ничего сверх обычных человеческих умений мне неподвластно. Поэтому Тарский беспрепятственно гасит свет и в полном здравии выходит. Спустя пару минут покидает номер — слышу, как хлопает входная дверь.
Я остаюсь беспомощно лежать в темноте.
Прикованная, словно животное. Взбешенная. Смертельно обиженная.
Не знаю, сколько проходит времени. Сначала я всеми известными способами мысленно распинаю Таира. Выдумываю самые изощренные пытки, стараясь не скатываться к сексуальным. Что я об этом знаю? Только то, что когда я встаю на колени, он теряет опору.
Ненавижу его! Ненавижу ведь!
Сильнее всего на свете! Сильнее просто некуда! Я его… сильнее, сильнее… Сильнее!
Чуть погодя, когда эмоции идут на спад, разбиваюсь в противоречивых переживаниях.
Куда он ушел? Вернется? Чем занимается?
Сгинул бы!!!
Ой, Господи, пожалуйста, пусть все будет хорошо!
Однако едва слышу щелчки замков и приглушенный удар двери, возвращаюсь к первоначальному состоянию злости. С каждым приближающимся шагом она нарастает.
А может, это что-то другое?
Такое сильное, свирепое, голодное?
Неважно!
Тарский не включает свет. Заставляя мое сердце безумно колотиться, движется в темноте. Ни одно из клокочущих внутри меня чувств не похоже на страх. Точно знаю, что его сейчас нет.