Колено болело. Надо было вчера хоть бы рану промыть.
Айнон молчал. Я вопросительно посмотрела на него. Он только отвел взгляд.
- Та-ак! - протянула я. - Ну хорошо, сейчас только умоюсь и переоденусь.
- Приказано доставить незамедлительно! - отчеканил эльф.
Вот как! Я начинала злиться! Да что ж это такое?
- Хорошо! Идем. - произнесла я.
Тронный зал - он ведь на то и тронный зал, чтобы там на троне был король. Ну пусть полюбуется на потрепанную меня, пусть поглядит, до чего довел. Счастлив будет?! Да на здоровье. Плевать мне!
Эльфы тут же обступили меня со всех сторон. Это напоминало мой первый день в этом мире. Меня тогда тоже вели в тронный зал точно так, под конвоем.
Удивительно, стоило выйти за дверь покоев, как на меня прямо навалилось какое-то витающее в воздухе ощущение тревожной обреченности. Показалось, что ни одна захудалая пичужка не щебечет в садах, что водопады и ручьи журчат теперь исключительно шепотом, а эльфы не смеют петь.
До тронного зала добрались быстро. Я хорошо помнила эти высокие резные двери, которые плавно открылись перед нами, эти каменные чертоги, и этот огромный, вырезанный из цельного куска дерева трон, с высокой резной спинкой и массивными подлокотниками. Только на этот раз трон не был пуст. На нем гордый, холодный и прямой восседал, разодетый в золотой камзол, с накинутым на плечи, ниспадающим к полу, плаще подбитым ярко-рыжим лисьем мехом, сидел таур Витэан. Его изумрудные глаза сверлили меня, обжигали... ненавидели. Даже не верится, что тогда в Карусовской роще они же смотрели с такой нежностью.
Я выпрямилась, гордо вскинула голову. Хотя со стороны это, наверное, выглядело жалко. Растрепанная, в продранных на коленке штанах, в помятом стражнеческом костюме, с красными глазами, стараюсь изобразить несгибаемую волю. Таур тут был не один. В зале собралось с десяток эльфов, многих из них я узнала. Все сплошь высшее общество и высокие чины. У трона по правую руку от короля стоял Вэон, хмурый и насупленный, он смотрел на меня исподлобья. По левую, гордая, в строгом идеально скроенном платье из такой же золотой, что и камзол короля, материи, находилась Глассэ.
- Ниэнель! - разразился голос таура. - Дитя скорби! Ты навлекла беды на Гремучие леса, ты принесла с собой смерть и горе!
О, светлейшие! Это что здесь происходит? Какой-то суд? И судят меня!
- Ты обвиняешься в том, что обманом и хитростью проникла с Карусовскую рощу и отравила ее, стремясь погубить и обречь мой народ на увядание и смерть! Тебе есть, что сказать в свое оправдание?
В зале поднялся осуждающий ропот, из которого я уловила, что это не суд. А оглашение приговора. А значит, что бы я не сказала - это уже не будет важно.