— Хм… Ладно, — неловко выдавливает она. Отводя взгляд, нервно прочищает горло. — Обед — так обед. Без суеты. Гениально.
— Гениально?
— Ну да… Ты гений. Но я тоже не промах. Хм… — на эмоциях дергает подбородок, задирая нос. — В общем, поглядим, кто кого.
В ее голосе отчетливо слышен вызов. И это окончательно сбивает настрой Рагнарина на разговор. Либо она в очередной раз запуталась в словах, либо играет какие-то игры. Последнее ему и вовсе неинтересно. Ну, это просто смехотворно.
— Иди уже сюда, Янка, — выдыхает он севшим голосом.
Дергая ее бедра ниже по дивану, сам на нее всем весом наваливается.
— А ты знаешь, что у того викинга Рагнара… Ну, который твой давний предок… Знаешь, у него было несколько жен!
— Он не мой предок. Ты сама это придумала. Или додумала.
— А кроме того! Ха-ха! У него было много наложниц и детей!
В ее голосе появляются настоящие обличительные нотки, которые немыслимым образом веселят Дениса.
— Не волнуйся, солнышко, ты будешь моей любимой наложницей, — подыгрывает ей с грубым смешком.
— Что? Я сейчас обижусь! А меня обижать нельзя. Я могу быть очень мстительной.
— Я уже понял.
Пока она не успела озвучить еще тонну бессмысленной информации, стягивает с нее шорты вместе с трусами. Дергает вверх майку, и Яна машинально заводит за голову руки, чтобы помочь ему ее снять.
Притихшая, сама обнимает его за шею. Горячит частым дыханием ушную раковину.
— Денис? Я люблю тебя, — шепчет разорванно. Крепче сжимая руки, не дает отстраниться, чтобы посмотреть в лицо. И вдруг, уже совсем тихо, на вибрирующем дрожью выдохе спрашивает: — А ты меня? Ты меня любишь?
Рагнарин так и замирает со спущенными штанами. Ощущает ее готовность, одуряющие жар и влагу, но, вмиг теряя запал, не может просто вставить и свернуть этот разговор к привычному тр*ху.
Правда в том, что не видит он краев своих чувств, не способен обозначить их природу.
И вместе с тем не может равнодушно отвергнуть ее слова — живые, буквально дышащие волнением и беспокойством. Не может проигнорировать те эмоции, которые на этих самых словах взрываются за его грудной клеткой.
Горит огнем.
— Конечно, люблю, — впервые в жизни произносит что-то прежде, чем убеждается в реальности и правдивости сформированных сознанием слов.
Догоняет уже после. Когда его собственный охрипший голос обрывается… Когда сердце, со всей дури бросаясь в ребра, расходится молотящими ударами… Когда из легких выбивает дыхание… Когда кожа в местах, где Янка его касается, загорается, превращаясь в воспаленную рану…
Вместо каких-то там призрачных восторгов, они, вероятно, придут позже, реакция тела ошеломляет физической болью.