— Еще плохие скачки сердечных сокращений у плода… — Оксана Борисовна продолжила мне что-то объяснять, но я ее уже не слушала, переведя взгляд на Вавилова, надеясь хоть как-то отвлечься от мечущихся в моей голове дурацких мыслей.
Глеб, слушая свою мать, сначала прищурился, затем, наоборот, округлил глаза и тут же повернулся к закрытым жалюзи окнам. Он достал из кармана телефон и отупело заморгал.
— Без двадцати восемь уже, — тут же произнесла я, глянув на запястье, — я тоже не заметила, как время прошло.
Видимо, заговорила я слишком громко, потому что Леся пошевелилась. Глеб тут же подорвался со стула и присел на корточки у кровати, Олеся, тихо застонав, уперлась лбом в матрас, затем медленно приподняла голову и начала оглядываться.
— Как живот болит…
— Все позади, Лесь, — размеренно произнес Глеб, напоминая себя прежнего. Каменная стена, состоящая из одного лишь спокойствия.
Олеся тут же задрала голову, приподнимаясь на локтях, и рассеянно посмотрела на Глеба, затем обвела взглядом палату и, увидев меня, слабо улыбнулась.
— Мне стало плохо на похоронах, да? — глухо спросила она, все еще глядя на меня.
— Лесечка, о каких похоронах ты говоришь? — насторожилась я и, опустившись рядом с Глебом, взяла подругу за руку.
— Бабушкиных…
— А когда у нас были бабушкины похороны? — кашлянув, спросил Глеб. Явно у меня.
— Два с половиной года назад, — шепнула ему в ответ.
Присела на край кровати, немного оттесняя мужчину, который не сдержался и очень некультурно выругался, выпрямляясь.
— Ты только не волнуйся, Лесь, хорошо? — уверенно посмотрела я на подругу.
— Что значит два с половиной года назад?
Олеся попыталась приподняться, чтобы сесть, но я ее остановила.
— Тебе нельзя сейчас сидеть, — за спиной послышался голос Глеба, — у тебя там швы.
— Швы? Где? — Олеся нахмурилась, словно прислушиваясь, а затем огляделась. — А почему здесь люлька? Боже, где мы? И кто это? — Она с интересом смотрела на Глеба и спрашивала тоже о нем.
— Так. Это, наверное, из-за травмы. Сейчас я позвоню врачу, и он все исправит. Начнешь наконец-то пить нужные таблетки, и все будет хорошо, — чуть повысил голос мужчина и тут же осекся: — Прости…
— Карин? — беспомощно протянула Леся, а Глеб, судя по спешным шагам и дверному хлопку, покинул палату. Я же прикрыла глаза и на выдохе произнесла:
— Это твой муж. Глеб Вавилов. Хороший мужик, Лесь…
— Муж? — Подруга округлила глаза, а потом легко улыбнулась. — Вот прямо муж-муж?
— Прямо муж-муж, который заделал тебе ребенка, потому-то ты сейчас и в роддоме.
— Ох-ре-не-ть…
— Да, тут другое слово подошло бы. Более грубое и совершенно нецензурное. Ты летом разбила себе голову и, видимо…