Даже не верится, что я планирую день, который будет целиком заполнен моими доченьками. Не верится, что я добилась своего. Возможно, ничего не решено и всё вскоре изменится, но после тех ужасных дней, когда Бакаев протащил меня через все муки ада, я просто хочу ухватиться за этот конкретный день.
Энергично поднимаюсь и первым делом бросаюсь к окну. Вряд ли я увижу там что-то важное, не стоит и думать.
И действительно. Тихий двор, ворота закрыты, только работник, который нас встретил, гуляет с животными. Четыре короткошерстные черные собаки бегают вокруг него, как малые дети. В доме тоже тихо. Быстро одеваюсь в спортивный костюм, едва совершив гигиенические процедуры, и спешу в комнату девочек.
Если Арслан забрал с собой старую тетку, то я должна узнать, кто нянчится с ними. Дом большой, вряд ли здесь нет слуг, охраны, каких-то работников, ответственных за лошадей и всю территорию имения.
— Здравствуйте, я Гульназ. Присматриваю за девочками.
Вздрагиваю от неожиданности и останавливаюсь на месте. У входа в детскую комнату стоит девушка в скромном сером наряде: закрытая кофта и юбка длиной до щиколоток. На голове платок, даже волос не видно, а лицо совершенно без косметики, поэтому девушка кажется бледной, только большие карие глаза выделяются на фоне круглого лица.
— Здравствуйте, Гульназ. А почему вы в комнату не заходите? — нахмуриваюсь, стараясь не пялиться на девушку. — Девочки, наверное, уже проснулись, — говорю, открывая дверь в комнату. Нужно же Зарину и Лизу умыть, причесать, одеть, посмотреть, всё ли с ними в порядке, в конце концов.
— Тетя Касима велела только на завтрак их отвести, я приготовила и вот… Жду… — мямлит Гульназ за моей спиной. Я так понимаю, она служанка, не няня.
— Доброе утро, котята! — влетаю в комнату, оглядывая представшую передо мной картину. Зарина сидит на ровно заправленной кровати, уже одетая в темно-синее платье, слишком длинное и плотное для лета. В глаза бросаются сложенные на коленях руки и аккуратно причесанные волосы. Моя мартышка прыгает по кровати в своей любимой розовой пижаме, потом спрыгивает с нее и несется ко мне с веселыми возгласами. Подхватываю на руки свое сокровище и обнимаю так крепко, как только могу.
— А где котята? — робко спрашивает Зарина и заглядывает мне через плечо. Сначала не могу сообразить, о чем речь, а потом доходит, что она не восприняла обращение, подумала, что я зову настоящих котят. Сердце замирает от жалости — эту маленькую девочку никто не называл ласковыми прозвищами. Как же так можно? Зачем эта семья вообще так заморачивалась с рождением детей, если в итоге засунули ребенка подальше, превратили в затюканное, безропотное существо?