Я тебя ненавижу (Рахманина) - страница 12

Должно быть это явственно читалось по моим глазам, врач, привыкший иметь дело не просто с пациентами, а со спортсменами, присел на край моей кровати, и словно успокаивая норовистое животное, положил свою сухую ладонь на мое руку, попробовав донести до меня суть.

- Алена, у тебя очень серьезная травма, мы сделали все, чтобы было в наших силах, и вопрос о твоей спортивной карьере зависит только от того, как ты будешь восстанавливаться. Я не могу гарантировать тебе, что ты сможешь выступать на том же уровне. Но вы, спортсмены, люди упорные, так что, кто знает.

Более пространного ответа услышать сложно, но, с другой стороны, где-то среди этих пафосных слов была заложена маленькая надежда.

Моя нога, оранжевая от йодоформа от кончиков пальцев до самого паха, со вставленными в щиколотку титановыми пластинами и винтами, дренажом и конструкцией, благодаря которой поврежденная лодыжка парила в воздухе, была уже прооперирована и в тот момент казалось, что самое сложное позади.

Когда врач сообщил, что я должна придерживаться постельного режима как минимум ближайшие две недели, а встать на ногу смогу не раньше, чем через полтора-два месяца, я не смогла сдержать слез. Вся подготовка к очередному чемпионату коту под хвост, моё место в сборной будет под вопросом, моя карьера еще под большим вопросом. Моя жизнь тоже. Потому что я не представляла ее без спорта.

Слезы меня душили, и я не могла успокоиться, я не хотела, чтобы это видела бабушка или кто-то еще, поэтому после разговора с врачом попросила посетителей ко мне не пускать. Я глухо рыдала в подушку, не имея возможности даже спрятаться от любопытных глаз, когда заходили медсестры менять скопившуюся кровь или, что не менее насущно, мочу. Я не сразу заметала, что ко мне подведена специальная дренажная трубка для сбора мочи, сам же мочеприемник был спрятан где-то под кроватью. Благо на следующий день его уже убрали, но никогда я еще не чувствовала себя столь беспомощной. Кое-как взяв себя в руки, я вытерла слезы одеялом и вновь уставилась в потолок, в попытке стереть из головы мысли о том, что сейчас я должна была в поте лица тренироваться.

Дни в больнице текли мучительно медленно, напоминая какую-то изощренную пытку. В голове роились вопросы: за что мне это, что я сделала не так? Ответ я знала сама.

Каждый день ко мне приходил физиотерапевт, разминал мышцы, показывал допустимые движения. Бабушка не могла долго находиться в этом городе, работа не ждала, поэтому, я заверила её, что со мной не нужно здесь постоянно сидеть.

Свободного времени было так много, что я могла посвятить себя подготовке к поступлению и чтению художественной литературы, что в обычной моей жизни было практически невозможным, так как времени между тренировками было катастрофически мало. Но вместе с тем, усталость быстро меня накрывала, должно быть организм бросил все ресурсы на восстановление поврежденных тканей, поэтому все что я делала в течение дня — это спала, читала книги и ела. Самое страшное было то, что я ловила себя на воспоминаниях о том, что порой после изощрённых тренировок я мечтала вот о таких моментах, когда могла бы спать в волю и читать книжки. Неужели мысли настолько извращенно материальны, что я получила желаемое таким чудовищным способом? Думаю, именно в тот момент я поняла, что мы в ответе не только за свои поступки, но и за мысли.