— Не в бровь, а в глаз, Максимилиан Сергеевич, — согласился Лядов. — Вот вы, Артём Эдуардович были под Бельском. Видели иранскую технику или солдат, про которые так упорно вещает Москва?
— Нет, — покачал я головой. — За всю зиму ничего подобного не встречалось.
— Так ведь снимки же есть, — возразил Кусков.
— Снимки — фальшивка, — сказал Лядов. — Большинство из них — весьма посредственные. Мы публиковали на нашем сайте разоблачение. Посмотрите, если интересно будет. Думаю, надо прекращать эту бесполезную резню. Как считаете, Артём Эдуардович?
— Надо, — ответил я.
— Вы, если не ошибаюсь, участвовали в мартовском наступлении, так ведь?
— Шестого марта, первый штурм Бельска. Да.
— Представляю, что вы чувствовали, когда узнали о сдаче города. Вопиющий случай!
Лядов как будто специально давил на больную мозоль.
— Там почти весь наш взвод полёг, — проговорил я, пытаясь сдержать рвущиеся на волю эмоции. — Бойня был страшная. Не знаю, почему командование пошло на попятную.
— Многие не понимают, — театрально развёл руками Лядов. — Знаете, пожалуй, нам стоит более подробно поговорить на эту тему. Сейчас на моём канале готовится несколько интервью на тему войны в Волыни. Было бы просто превосходно, если б вы поучаствовали и рассказали о минувших событиях. Представьте, как звучит: член княжеского рода, прошедший горнило войны простым… э… рядовым?
— Сержантом.
— …простым сержантом. Вся правда, как она есть глазами… не самого обычного солдата. Как вам?
Как мне? Да мне тошно было от его слов. Я нутром чувствовал, как Лядов пытается использовать меня в своих мутных целях. И ладно бы меня. Нет, он желает эксплуатировать мой кошмар, мои самые тяжёлые и болезненные воспоминания, страдания человеческие, смерть парней, погибших у меня на глазах, всё самое ужасное и отвратительное, что может быть в этом мире.
— Простите, но это вряд ли возможно, — ответил я всё так же сдержанно. — Я не люблю выступать на публике.
— Подумайте, Артём Эдуардович, ведь люди должны знать правду. Это кошмар надо прекратить. Пусть мы не можем напрямую повлиять на политику нашего канцлера, но некоторые вещи нам определённо под силу.
Ужин мы провели за разговорами. Я так и не дал согласия на интервью, но обещал подумать. А когда гости начали расходиться, я обратился к Максимилиану Сергеевичу и спросил, можем ли мы поговорить наедине?
Мы переместились в «охотничью» гостиную. Я закрыл двери. Тут было тихо и спокойно. Мы с Белозёрским устроились на диванах друг напротив друга.
Я не стал ходить вокруг да около — заговорил сразу о деле: