Я, пытаясь оценить масштаб проблемы, искоса посмотрела на лицо короля и осторожно спросила:
— Ты не сердишься на меня за тот случай в тронном зале?
Он отвернулся и, я уже думала, что не ответит, но услышала тихое:
— Сердился…На брата, за то что посмел к тебе прикоснуться. На себя, за то, что позволил такому случиться. На тебя — нет. Ты очень красивая. И то, что оказалась без охраны, мой просчёт. Знаешь, если бы я мог, запер бы тебя в этой комнате, и единственный ключ на поясе носил бы.
Я похолодела. А что ему помешает…
— Динэй, ты ведь так не сделаешь? Я просто пришла в тронный зал потому что хочу быть с тобой не только ночью, но и днём! Я искала тебя, а тут твой брат вошёл прямо с улицы и принял меня за служанку. Я растерялась, глупо получилось…
— Не сделаю, не сделаю, птичка моя. Ладно, мне пора, дела не ждут. А ты поспи ещё, малышка.
И король ушёл.
Когда через два дня мне, наконец позволили выходить днём, я сразу пошла бродить по всей замковой территории. Толпа из четырёх служанок и двух воинов повсюду тащилась следом за мной.
Стоило нам появиться там, где были люди, присутствующие замирали и кланялись, разговоры замолкали. Так дошли до конюшен. Сегодня солнце хорошо припекало. Снег таял стремительно. В воздухе звенела капель. Вдруг с пологой крыши оторвалась от основной массы и съехала вниз огромная брыла снега прямо на мою прикрытую белым меховым капюшоном голову… Я покачнулась и оглушённая свалилась, потеряв сознание. Очнулась в руках у Динэя, тут же, во дворе, недалеко от конюшни. Вокруг стояла молчаливая толпа слуг.
— Как ты? — его голосе была неподдельная тревога, сильные руки немного подрагивали.
К нам бегом приближался замковый лекарь.
— Нормально. Голова немного болит.
После осмотра лекарь сказал что ничего страшного, но порекомендовал, сволочь такая, три дня постельного режима и полное спокойствие. И надо ли говорить, что несмотря на мои горячие протесты Динэй на руках отнёс меня в осточертевшую спальню и самолично уложил в постель.
— Я не буду лежать! Со мной всё нормально!
Динэй придавил меня, пытающуюся встать, тяжёлой рукой и сердито рявкнул:
— Только попробуй подняться. Так отшлёпаю, что эти три дня на животе пролежишь!
Я перестала дёргаться и расхныкалась. Динэй же, не обращая внимания на моё нытьё, отдал соответствующие распоряжения слугам и ушёл.
Ещё три дня в клетке были особо тяжёлыми, потому что теперь мне даже с кровати не позволяли встать, да и ночи я проводила в ней же, одна.
Динэй днём приходил проведать меня, но я сразу начинала ныть, что совершенно здорова, и хочу встать. Мужчина был непреклонен и я вылежала все три, назначенные лекарем, дня.