— Добрый-добрый. Какой еще ужин. Я же звонил Варваре, чтобы она еды принесла.
Степа смешно нахмурил брови.
— Пришла с целой делегацией твоя Варвара. Мы и сами можем справиться. Не надо никому звонить, — обиженно пробубнил Степа. Волк растет. Инстинкты собственника лезут наружу быстрее волчьего хвоста. Как бы нам через пару недель друг другу глотки не перегрызть из-за Ярославы. Я-то понятно — крыша капитально прочетет. В мой адрес даже Быстрый уже начал шуточки отпускать. Но этот неужели в Ярославе духовную маму решил признать? Отца во мне признавать не хочет, а девицу незнакомую — пожалуйста.
Я рыкнул в ответ, моментально прекращая любой спор.
— Без твоих зеленых соплей решу кому мне надо звонить, а кому-нет.
Степка нахохлился, тонкие светлые волосики на загривке вздыбились, но обиду на меня прожевал и проглотил.
Подрастет — все в лицо выплюнет. Я уже морально подготовился. Только обидой жгло! Прямо до костей. Не умею я с детьми общаться. И никогда не умел. Сам сирота. Только благодаря Быстрому чего-то и достиг в стае. А так прибился бы к московским шестеркам.
От недобрых мыслей отвлек все тот же ласковый аромат черники, что пробивался через запахи жареного мяса и яблочного пирога. Я еще раз втянул его носом и пошел мыть руки.
На кухне меня ждал вкусный ужин: жареная картошка, кривые бутерброды с бужениной, овощной салат и запеченный цыпленок. Ярослава сидела за столом и скромно улыбалась. Ждала моей реакции. Глупышка, как я могу среагировать как-то иначе, чем встать перед ней на колени и обнять ее ноги, положить голову на коленки и дождаться ласки от ее рук. Зверь во мне скребся и тихо выл, чтобы я позволил так и сделать.
Но человек во мне слишком хорошо знал, как коварны люди, поэтому я просто сел за стол и спокойно сказал:
— Выглядит очень аппетитно. Есть хочу зверски.
— Приятного аппетита, — улыбнулась Яра. — Мне Степа помогал готовить, мы старались сделать все съедобно, — улыбка у нее стала шире. Я не удержался и сам заулыбался, а потом заметил, как и Степа лучится от радости. Мальчишка с ним так не расслаблялся никогда, а тут прямо расцвел ребенок.
Это задевало и где-то в глубине души вызывало ревность. Мне хотелось, чтобы Степан меня признал. Не как отца — об этом я и не мечтал, — но хотя бы как близкого. Я откусил от куриной ноги большой кусок и принялся жевать. Вот правильно, лучше есть и молчать, чем нечаянно сказать совсем не то, что хотелось бы.
Так и доели ужин по-семейному тихо, только за ушами трещало.
А потом как-то так и повелось: общие завтраки с шутками Степки и моим суровым баритоном, крепкая хватка волчонка за руку Ярославы, чтобы отвести ее в комнату, разговоры про людей и волков, чтение вслух вечерами, прогулки с Джоем, обеды, на которые я приезжал почти каждый день, за которыми мальчишка разбалтывал все мои «секреты», и ужины в спокойной обстановке втроем.