Я сглатываю комок в горле, чувствуя, как замирает в груди от невыносимого безумного всепоглощающего счастья.
Его глаза светятся нежностью и любовью, а руки кажутся обжигающе горячими.
— Теперь твоя очередь, — слегка улыбаясь, говорит Эмерей.
— Я не знаю, что нужно говорить, — тихо шепчу, обмираю от страха. — Что мне сказать?
— Говори, что чувствуешь? — ободряюще улыбается мне он.
— Теодор Эмерей, — начинаю дрожащим голосом. — Я люблю тебя так, как никого в жизни не любила. Клянусь быть тебе верной и любящей женой, родить тебе детей, хранить наш домашний очаг, быть берегиней нашей семьи и поддерживать тебя во всем. Отныне я твоя все без остатка. А ты мой.
На глазах вскипают слезы, которые тут же высушивает ветер. Солнце, полностью поднявшись над горизонтом, осыпает рассветными лучами нашу пару, священное дерево и жреца под ним. Наши клятвы уносит ветер, а волхв неожиданно поджигает ленту, скрепившую наши руки. Полоска алой ткани вспыхивает как факел, и я не успеваю испугаться, как сгорает дотла, совершенно не зацепив кожу на руках.
Удивленно смотрю на наши сцепленные ладони, а Эмерей на минуту разъеденив их, берет у жреца красивое витое серебристое кольцо, похожее на переплетенные лозы винограда и надевает мне на палец. Я, быстро сообразив что к чему, повторяю за ним, увидев в руках у волхва парное украшение.
— Отныне вы муж и жена, — провозглашает жрец. — Два тела — одна душа.
Теодор прижимает меня к себе и накрывает мои губы пылким поцелуем, а я чувствую, что у меня буквально земля ходит из-под ног.
— Наконец, ты моя! — говорит он, прервав поцелуй и прижавшись лбом к моему лбу.
— А ты мой, — отвечаю, не в силах поверить, что это, наконец, случилось.
— Отныне и навсегда! — смотрит мне в глаза любимый.
— Отныне и навсегда! — словно эхо, отзываюсь я.
Весна в этом году долго отказывалась брать бразды правления в свои нежные и хрупкие руки, отдав зиме весь месяц март в полное и безраздельное владение. Но всему приходит конец, и за последние три недели на улице стало настолько жарко, что теплые наряды пришлось сменить на более легкие, проигнорировав демисезонную одежду.
Большой живот немного мешает держать Гленна на коленях, но, приноровившись, я все-таки умудряюсь занять достаточно удобное положение, продолжая легонько раскачиваться на качелях. По моей просьбе их повесили на том самом памятном дереве, под которым я столько времени провела с Сетом, читая сказки, и которое, пожертвовав своей веткой, соединило нас с Теодором. Сами же качели для меня лично смастерил любимый муж, искусно украсив спинку и поручни сидения изумительным орнаментом и презентовав в качестве свадебного подарка.