В моей стране отец с уважением относился к врачам и построил не одну больницу, где бесплатно лечили и раздавали лекарства. Палаты также были разделены на мужские и женские, в которых лечили людей и другой веры.
Поэтому я не удивилась фонтанам, садам, щебетанием птиц и приятным запахам благовоний. Было ощущение, что ты попал в один из богатых домов, а не в больницу для умалишенных.
Врачом оказался небольшого роста старик с бородой. Одет он был в удлиненную рубашку и широкие штаны белого цвета, головной платок, тоже белый, удерживающий толстым шнуром. Доктор, оказывается, ждал нас и сразу проводил в палату к маме. И чем ближе встреча, тем страшнее становилось. Я хотела увидеть ее и в то же время боялась.
Палата была просторная, на двоих пациенток, окна выходили на сад больницы и освещалась дневным светом. Одна женщина в голубой одежде и такого же цвета платке, стояла у окна. Вторая в черном одеянии сидела на кровати, качалась из стороны в сторону и что-то бормотала себе под нос.
— Мама! — вырвалось у меня, я была уверена, что женщина возле окна она, но пациентка обернулась и незнакомка удивленно приоткрыла рот. Сделав глубокий вдох, перевела взгляд на сидящую на кровати душевнобольную.
— Мама? — тихо повторила и замолчала. Говорить не могла.
Это была она. Моя мамочка. Но как же изменилась женщина, которая подарила мне жизнь. Безумные глаза, так похожие на мои, даже не смотрели на дочь. Родное лицо, искажено маской безумия, беззубый рот, искривлён ухмылкой. Села на кровать напротив женщины, в надежде, что ее взгляд остановится на мне, но мамочка лишь сильнее закачалась и громче забормотала неразборчивые слова.
— Мама. — протянула руку, чтобы дотронуться до самого дорогого человека, как женщина взвизгнула и отпрянула. Теперь безумные глаза со страхом смотрели на меня. Мама забилась в угол и вся тряслась от ужаса. Я не могла даже обнять ее на прощание.
— Идем, Веста, — позвала Сара, а я все никак не могла найти в себе силы подняться. Не такой представляла встречу с матерью. — Идем.
Позволила советнице вывести меня из палаты, было слишком плохо, чтобы сопротивляться.
— Поплачь, Веста будет легче. — услышала шепот полубогини, но мои глаза оставались сухими, лишь казалось, что сердце разрывалось на множество кусочков, и от невыносимой боли хотелось кричать. Кричать, а не плакать. А еще отомстить. Всем. Особенно главному предателю. Отцу.
— Поедем в храм или желаешь проститься с Лейлой? — поинтересовалась Сара.
— К сестре. — в горле пересохло и першило.
И мы отправились ко дворцу первой жены короля, но возле расписных ворот Сара остановилась. Кулон на шее советницы засветился зеленым огнем и со словами.