Историю вытесняют в себе и других из страха перед тем, что она могла бы напомнить о распаде собственного существования, который сам в значительной степени состоит в вытеснении истории. То, что происходит с чувствами, бойкот всего того, что не обладает рыночной стоимостью, самым жесточайшим образом происходит и с тем, из чего никогда не извлечь психологического восстановления рабочей силы, — с трауром. Он становится рубцом цивилизации, асоциальной сентиментальностью, предательски свидетельствующей о том, что ещё не до конца удалось заставить людей присягнуть на верность царству целей. Поэтому траур более всего прочего оскверняется, сознательно превращается в общественную формальность, каковой для очерствевших душой милый сердцу мертвец в значительной мере всегда уже был. Во funeral home и крематории, где покойники перерабатываются в транспортабельный прах, в тягостную собственность, и в самом деле неуместно давать волю чувствам, а та девушка, которая, с гордостью описывая погребение своей бабушки по первому классу, добавила: «a pity that daddy lost control», потому что последний пролил пару слез, совершенно точно воспроизводит положение вещей. Воистину над покойниками учиняется то, что древними иудеями считалось самым страшным проклятьем: чтоб о них даже и не вспомнили. На мёртвых люди вымещают своё отчаяние, поскольку им более не удаётся вспомнить о самих себе.
К преодолению собственной гравитации, к производству материальных и духовных продуктов люди пришли благодаря давлению извне. В этом мыслители, начиная с Демокрита и кончая Фрейдом, не ошибались. Сопротивление внешней природы, к которому, в конечном счёте, сводится это давление, внутри общества находит своё продолжение благодаря классам и воздействует на каждого индивидуума с самого детства как черствость ближних его. Люди податливы, когда хотят чего-то от более сильных, и непреклонны, когда за тем же обращается к ним более слабый. Таков был до сих пор ключ к пониманию сущности личности в обществе.
Сделанный консерваторами вывод о том, что страх и цивилизация неразделимы, вполне обоснован. Что ещё, как не с усилием осуществляемое собственное развитие, разжигаемое внешним сопротивлением, могло заставить людей развить в себе способность позитивно справляться со сложнейшими комплексами раздражителей? Первоначально это побудительное сопротивление находит своё воплощение в фигуре отца, позднее обзаводится оно тысячю голов: учитель, начальник, клиент, конкурент, представители социальных и государственных властей. Их брутальность стимулирует индивидуальную спонтанность. То, что в будущем суровость могла бы стать дозированной, что те кровавые наказания, посредством которых укрощалось человечество в течение тысячелетий, удастся заменить сооружением санаториев, судя по всему, является несбыточной мечтой.