Однако говорила совершенно серьезно. Будто в самом деле беспокоилась.
Это не было обычным. О нем давно никто не волновался и не переживал. И Ярослав не страдал из-за этого. Больше того, ему нравилось быть самому себе хозяином и не зависеть ни от кого.
Тем менее понятно было то, что он зачем-то сделал в следующее мгновение.
Непривычно и несвойственно для себя, не успев ни проанализировать невнятный порыв, ни продумать последствия, Ярослав вдруг шагнул вперед, совершенно убрав между ними пространство. Пульс участился, не оставил и следа от недавней усталости!
Обхватив руками ее тонкие даже под пальто плечи, наклонился и прижался к удивленно приоткрывшимся губам Софии, ненавязчиво, но веско, пресекая неосознанную попытку девушки назад отодвинуться. И, вообще нетипично, также решительно отмел собственное внутреннее удивление странным поступком, едва не впервые за долгие годы, поддавшись спонтанному, необоснованному порыву!
Они оказались сладкими. И теплыми.
Ее губы…
Такими же горячими, как особенный, яркий, рыжий цвет ее волнистых волос, которые София всегда собирала в строгую прическу в офис. Да и сейчас тоже. Но Ярослав все равно то и дело ловил себя на том, что смотрит на эти рыжие волны, укрощенные шпильками, не понимая, что оборачиваться заставляет.
Вот и теперь, не отдавая себе отчета, для чего и с какой вдруг радости, он просто позволил собственному рту на мгновение смять, смаковать ее губы, перестав внезапно ощущать зимний холодный воздух. И противная изморозь на затылке сменилась жаркой, плотной и тяжелой плотской дрожью.
И женщина в его руках не осталась равнодушной. Он с нехарактерной жадностью ртом поймал, выпил тихий растерянный вздох с легким эхом удивленного стона, когда совершенно недопустимо позволил себе языком пройтись по ее губам, надавив, нагло и без спросу ворваться внутрь…
— Простите, София… — ситуация точно требовала объяснений. Но у Ярослава тех не имелось. — Тяжелый период. Я… — неимоверно тупое объяснение, конечно. Но лучшего он не имел.
Она смотрела на него огромными круглыми глазами. Кажется, ей такое заявление казалось настолько же нелепым. И от этого он чувствовал себя крайне глупо, от чего Ярослав Крапивин тоже давно отвык.
— Я напишу, — заставил себя отступить, убрать руки и отвернуться, чуть недовольный на себя за то, что… вообще без плана и расчета, поддался порыву! Неверная тактика совершенно. — Обязательно напишу, София. А теперь бегите домой. Не стоит вам мерзнуть, — добавил он, открыв дверь своей машины.
Девушка промолчала… Но как-то нервно кивнула, прижав вдруг пальцы к припухшим, влажным губам. От этого жеста его тело с какой-то придури тут же буквально прошило обжигающими разрядами, заставив до сладкой боли сжаться пах… и родив в голове миллион вопросов к самому себе!