Для Тодории аукционы еще в диковинку, хотя месье Амбуаз говорит, что местная аристократия нередко бывает на таких мероприятиях за рубежом.
– Мы должны пригласить только лучших из лучших – тогда каждый из них будет чувствовать себя польщенным, а значит, и обязанным что-нибудь непременно купить.
Несомненно, в здешнем обществе граф разбирается гораздо лучше, чем я, но всё-таки меня гложут сомнения. Среди предметов, которые мы собираемся выставить на продажу, шедевров нет. Да, это милые вещицы, но не более того. Захочет ли хоть кто-то их купить?
– О, мадам, вы зря паникуете! – снисходительно улыбается месье Амбуаз. – Они будут платить не за руку художника, а за то, что эти вещи принадлежат королевской семье, и покупая их, они помогают его величеству решить проблемы Тодории.
Я скептически усмехаюсь:
– Как благородно с их стороны. Но, боюсь, картин и табакерок будет недостаточно.
– Мы можем продавать танцы, ваша светлость! – встревает в разговор Дюбуа.
Он уже приступил к обязанностям моего секретаря, несмотря на недовольство графа. Правда, пока он старается держаться тише воды ниже травы, но даже само его присутствие заметно раздражает хозяина дома. Не сомневаюсь, слуги уже получили распоряжение держать уши востро и присматривать за каждым шагом моего Алана. Может быть, даже сам граф каждый вечер пересчитывает столовое серебро и важные министерские документы.
– Продавать что? – не понимаю я.
– Танцы, ваша светлость, – терпеливо поясняет Дюбуа. – Танцы с его величеством на ближайшем балу. Смею вас уверить, это вызовет неподдельный интерес.
Признаться, я удивлена. А граф так и вовсе возмущен.
– Как вам могло прийти такое в голову, месье? Неужели вы думаете, что я или ее светлость осмелимся предложить такое его величеству?
На смену удивлению приходит смех. Между прочим, это забавно – может быть, таким образом король впервые реально поработает на благо своей страны. Но граф прав – озвучить такое предложение немыслимо.
Но Алан не готов так просто отступить:
– Вы напрасно считаете это неприемлемым, ваше сиятельство. В благотворительных целях такое практиковалось и во Франции, и в некоторых других странах.
– Возможно, – вынужден признать граф Помпиду. – Но для Тодории это слишком шокирующее нововведение.
Дюбуа улыбается, сверкая начищенными до блеска зубами:
– Не более шокирующее, чем то, что его величество дозволил ее светлости контролировать государственные финансы.
Шах и мат! Я тоже улыбаюсь. И граф, наконец, хоть и с неохотой, но соглашается:
– Ну, что же, можно попробовать.
Меня же сейчас больше интересует меркантильная сторона вопроса.