— Я же теперь не дурочка, могу все. В разумных пределах, — повторяю его почти дословно и улыбаюсь. Иван хмыкает, машет рукой и закрывает за собой дверь на ключ.
Места новые, запоры — старые.
После его ухода первым делом снимаю с себя все вещи. Старая стиральная машинка, с вертикальной загрузкой, стоит возле раковины. Борюсь с защелкой несколько минут, включая ее, а потом залезаю в душ. В больнице банный день раз в две недели, и может, даже благо, что меня лишили длинных волос. Не помню, сколько раз я намыливаю голову и тело, и простые шампунь и гель для душа пахнут самыми дорогими духами. Набрав ванну на две трети, сижу в ней, разглядывая синяки на коленках, — кажется, они не проходят со школы, — я вечно ударяюсь.
Меня тянет в сон, и я с удивлением понимаю, что день подошел к концу. После душа заворачиваюсь в полотенца и развешиваю одежду сушиться на натянутых над ванной веревках. С трудом застилая кровать найденным в шкафу постельным бельем, засыпаю почти на ходу, и в десять минут десятого ныряю под прохладное, мягкое одеяло, думая, как мне повезло. Но правда ли это?..
Утро наступает с громких криков соседей во дворе. Открываю глаза и минуту пытаюсь понять, где я, напряженно глядя по сторонам. События вчерашнего дня мелькают перед глазами, а голоса утешающе шепчут, что все в порядке, они еще рядом.
— Вот уж радость, — потирая лицо руками, отправляюсь на кухню, чтобы поставить чайник. Ночью я просыпалась несколько раз, с непонятным ощущением на душе. То ли тоска, то ли одиночество так действует, а может, я просто отвыкла от тишины. Там звуки не смолкают ни на мгновение, день сменяется такой же шумной ночью: разговоры санитаров, вой, шепот, стоны больных. Интересно, когда получится забыть весь этот ужас? И получится ли?
На завтрак я пью чай с сахаром, от души наложив себе три полных ложки. Иван вчера так и не приехал, и я, томимая его ожиданием, одеваюсь в наполовину высохшие футболку и джинсы, и усаживаюсь в кресло с найденной в туалете книгой.
Содержимое почти не откладывается в памяти, потому что мысли мои заняты событиями, которые произошли семь лет назад. Именно об этом говорил вчера полицейский, вспоминая Петра Сергеича.
Был он соседом моей бабушки и частенько нам приходилось пересекаться у нее в гостях. К тому времени тайны в том, что я слышу голоса, уже не было. Дважды мне довелось оказаться в больнице, — в подростковом возрасте и после окончания школы, но те условия, по сравнению с последними годами жизни, были раем на земле.
В очередной из визитов дяди Пети, когда тот сидел с задумчивым видом, глядя на сирень за окном, я вдруг брякнула: