— Послушайте, вы должны показать ему, кто здесь хозяин.
Думаю, что в тот момент, когда я пыталась осмыслить, что происходит с моей исходящей криком собакой, лицо мое было так же лишено всякого выражения, как тающий желатин. Я ничего не успела ответить, потому что она заявила:
— Ничего, он справится. — Решительно затолкав Портоса под стол, тренер обмотала поводок вокруг одной из ножек.
— Э-э… он не… может, если… я попытаюсь его уговорить… — мямлила я.
Портос кричал и рвался наружу. Меня приводило в ужас то, что она делает с моим псом, но я была всего лишь выскочкой, а она тренером с двадцатилетним стажем. Я не знала, где мне взять решимость, чтобы ее остановить. Мне было ясно, что Портос страдает, но я опасалась, что тренер обвинит меня в том, что я наделяю собаку человеческими характеристиками. Для некоторых тренеров старой школы нет страшнее оскорбления, чем обвинение в том, что они учитывают не только действия, но и чувства животного. По их мнению, это означает: Ты обращаешься с этим животным так, как если бы оно было человеком.
— Он должен понять, что ему лучше подчиниться, — резко добавила тренер, продолжая сражаться с Портосом.
Когда она добилась своего, бедняга затих под столом, широко раскрыв глаза и не мигая. Все его тело было напряжено, губы плотно сжаты, а уши прижаты к голове. Он так сильно поджал хвост, что практически сидел на нем, прикрыв пах его кончиком.
— Вот видите? — заявила тренер. — Он в полном порядке.
Однако Портос не был в порядке. В тот вечер он отказался забираться под кухонный стол, где стояла его миска с едой. Когда мы пришли в класс аджилити[11], он не смог даже подойти к тоннелю. Вернувшись домой, я заметила, что он общипал себе весь хвост. Да, насилие его так испугало, что он начал сам себе наносить увечья. Я отвела его на осмотр к ветеринару, и мы обнаружили на внутренней стороне лапы восьмидюймовую ссадину, оставленную туго натянутым поводком.
Я очень сожалею, что из опасений быть осмеянной я молчала, пока моей собаке причиняли вред.
Этот эпизод нанес Портосу сильную психотравму, но он также изменил меня и мое отношение к антропоморфизму и дрессуре. Мнение, что животные не обладают эмоциями, присущими людям, является в высшей степени самонадеянным. Современное медицинское тестирование с применением магнитно-резонансной терапии, а также измерение количества нейротрансмиттеров и гормонов доказало, что эмоциональная часть человеческого мозга (также известная под названием «лимбическая система», которая развилась значительно раньше лобных долей) почти идентична соответствующей части мозга других млекопитающих. Ощупывая полысевший хвост Портоса и ссадину у него на лапе, я поняла, что отныне буду нагишом плясать (не буквально, разумеется) вокруг костров антропоморфизма. Я человек, и именно так воспринимаю окружающий мир. А поскольку мои собаки испытывают те же эмоции, что и я, я буду использовать свой опыт для того, чтобы понять эмоциональное состояние животных. Я смело взгляну в лицо любому, кто назовет это антропоморфизмом, и напомню ему, что он (или она) сам делает совершенно необоснованные заключения антропоморфного толка, рассуждая о доминировании или подчинении собак или утверждая, что, находясь на кровати, собаки демонстрируют нам свое превосходство. Чтобы чему-то научить Бу, я должна была понять, что он чувствует, а чтобы помочь Портосу, я должна была смело заявить — эта собака испугана и страдает.