, это причиняло охеренную боль.
I'thir li'dare…
Она снова ударила его.
Она ударила его по груди.
Ник почувствовал, как она думает, и её боль усилилась.
Она ещё сильнее ударила по нему.
«Прекрати говорить это! Прекрати думать на языке видящих!»
Она бросила эти слова в него, и её мысли переполнились яростью.
Гнев. Безудержный гнев, словно она хотела снова ударить его, продолжать бить, пока не достучится до него, пока не причинит настоящую боль.
«Ублюдок, — её глаза заблестели, сердито глядя на него. — Прекрати говорить на прекси. Я знаю, откуда это пошло. Я знаю, откуда пошли эти чёртовы словечки видящих, и это не от Малека. Не от Тай. Совершенно точно не от меня, бл*дь…»
Её боль усилилась, и Ник сорвался, вколачиваясь в неё ещё сильнее.
Он кончил.
Эмоции безжалостно ударили по нему. Он не сумел их сдержать.
Он застонал, сдёргивая платье с её шеи и вжимаясь всем весом в её тело. Он впился клыками в её плечо. Он почувствовал, как у Уинтер перехватило дыхание, а боль в ней усилилась, когда он начал пить, а потом она тоже кончила, забившись под ним, выгибаясь и вспотев всем телом.
Она прокричала его имя, и боль в них обоих усилилась.
То другое чувство в ней тоже ухудшилось, становясь почти невыносимым, когда она впилась ногтями в его спину под рубашкой.
«Я ненавижу тебя, — подумала она в его адрес, и то горе делалось лишь острее. — Я тебя ненавижу…»
Эти слова причинили ему боль.
Ник всё ещё кончал, стискивая её бёдра ладонями, но Господи, как это ранило.
Он знал, что это ранит лишь сильнее, когда он вновь сможет думать ясно.
Каким-то уголком своего сознания он даже сейчас понимал, что это лишь самое начало боли из-за того, что он сделал.
— Я люблю тебя, — прохрипел Ник, поднимая голову с её плеча и прижимаясь щекой к её щеке. — Господи, Уинтер. Я люблю тебя. Бл*дь, я так люблю тебя…
— Лжец, — рявкнула она. — Бл*дский лжец.
Он не пытался спорить.
Он слышал хриплость её слов.
Хуже того, он слышал в её голосе слёзы.
От этого боль прокатилась по нему рябью, словно забираясь под кожу. Ник впервые смог соображать достаточно ясно, чтобы понять, что это не та другая боль. Не та боль видящих, не секс-боль.
Эта боль была куда более человеческой.
Такая боль стискивала грудь и заставляла чувствовать себя абсолютным дерьмом.
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы дать название этому чувству.
Это не угрызения совести, хотя, возможно, это должны быть они.
Это даже не стыд.
Горе.
Это было горе.
Боже, это чувство сродни тому, словно его сердце только что вырвали из груди.
К сожалению, это тоже ощущалось знакомым.