— Иди, мы здесь и сами управимся, — разрешил Пламмер.
Гамильтон махнул рукой Вронскому, чтобы тот шел за ним, и охранники спешно покинули комнату. Не знаю, торопились ли они на самом деле выяснить обстоятельства гибели своего товарища или, воспользовавшись предлогом, спешили покинуть комнату, где намечалась отвратительная сцена.
— Итак, господа, теперь нам предстоит самим их как-то соединить, — указывая на меня и на террариум с пиявкой, сказал Пламмер. — Давайте возьмемся сообща. Я думаю, это не будет трудно.
— Да здесь нет ничего сложного, — подтвердил Зильберман, — главное, чтобы Glistozius-paateus почуяла пищу. Пододвиньте обьазец поближе к акваиуму, вот сюда, и она сама пьисосется.
— Сэм, идите к нам, — позвал горбуна Пламмер.
— А он хорошо привязан? — поинтересовался Сэм Липснер.
— Конечно, — заверил Пламмер.
— А вы проверьте, уважаемый.
Генри Пламмер подергал веревки, которыми я был привязан к креслу.
— Ну что, убедились? Никуда он не денется.
Горбун неохотно подошел поближе.
— Его в любом случае нельзя оставлять в живых, — приободрил старика Пламмер. — Давайте помогите и после можете спать спокойно. Беритесь с этой стороны.
— Не стоит этого делать, джентльмены, — попытался я урезонить своих палачей, но это вызвало лишь садистские ухмылки.
Толстяк Пламмер встал с правой стороны от кресла, Даг Истмэн слева, а горбатый Сэм — сзади. Зильберман склонился над компьютером с противоположной стороны террариума. Его голова с всклокоченными волосами плотоядно уставилась линзами бифокальных очков сквозь стеклянную стенку, словно сам Зильберман сидел внутри террариума.
— Толкайте, — отдал команду профессор.
— Можешь начинать кричать, — наклонившись чуть ли не над самым моим ухом, посоветовал Даг Истмэн.
Мучители покатили кресло к террариуму. Еще мгновение, и моя голова окажется над той мерзкой тварью, что сидит внутри. Пиявка, словно предчувствуя скорую трапезу, начала медленно вытягивать голову. Иглы, воткнутые в ее тело, закачались, поблескивая в ярком свете ламп.
У меня были другие планы, и я не хотел исполнять роль обезьянки для какой-то тропической гадины, пусть даже редкого исчезающего вида, поэтому предстояло срочно что-то предпринимать. Надеяться на чудо было уже поздно, и я не нашел ничего лучшего, как ударом ноги опрокинуть каталку с террариумом на профессора Зильбермана.
Блеснули хромированные ножки с колесиками, раздался звон разбитого стекла и жуткий вопль профессора Зильбермана. Его компаньоны, катившие стул, в ужасе замерли, наблюдая, как черное тело, утыканное иглами с проводами, обвивает голову профессора. Движения пиявки стали стремительными. От той медлительности, что была раньше в ее действиях, не осталось и следа. Почуяв добычу, она извивалась и вертелась, стараясь присосаться к глазам жертвы, словно брандспойт, вырвавшийся из рук пожарника. Каким-то чудом профессору удалось встать на ноги, но пиявка уже впилась в его правый глаз. Какое-то мгновение Зильберман пытался руками оторвать ее от себя, топчась на месте по осколкам террариума, монитора компьютера и инструментам, разбросанным по полу. Но потом, споткнувшись об опрокинутую каталку, потерял равновесие и с размаху ударился в стеклянную стену лаборатории. Стекло не выдержало удара и разлетелось вдребезги. Зильберман, с диким криком перевалившись через невысокое ограждение, упал прямо в чан с маслянистой жидкостью, стоявший как раз под тем местом, откуда вывалился профессор.