- Чего ты? - зашипел я на него.
- Айда на Ключарку... Видишь? В штаны потекло.
Когда мы драпали с кладбища, у Федьки за пазухой поколотились воробьиные яйца и сделалась яичница.
- Айдате, а то боязно одному-то, - канючил он.
Мы пошли с ним.
На речке темно, и нам снова становится не по себе. Пугливо озираемся и теряемся в догадках: что такое видели на кладбище?
Федька быстренько выполоскал рубашку, мы ее выкрутили сообща и припустили с речки.
- Черт это был, - заявил Федька, когда мы рысью подбежали к калитке его дома. - Бабка Фатинья, слыхали, говорила, что божья кара будет. Вот и есть. Сам он в середке сидел. Видали?
Я, например, не видел, но и спорить было трудно. Внутри шара и в самом деле что-то темнело.
- С рогами! - распалялся Федька, чувствуя себя возле дома в безопасности и начиная, по обычаю, придумывать. - И зубы! С хвостом!..
- Хватит брехать! - оборвал Степка. - Сам ты с хвостом. А еще пионер! - И, что-то прикинув в уме, раздумчиво сказал: - Это тот, кто листок прилепил на ворота.
- Что ты! Это же мертвец! - забожился Федька, испуганно озираясь.
- Как тресну по башке! - озлился Степка. - Мертвецы не курят.
Довод был веский. Когда ЭТО СТРАШНОЕ выскочило из часовенки, мы видели, как ОНО бросило окурок. А даже Федька не слыхивал, чтобы мертвецы курили.
- А может, он все же из шара выскочил? - не унимался Федька.
- Ой и дурак ты, Федька! - скривился с досады Степка. - Он сам шара испугался. Может, у него тоже со страху живот закрутило, как у тебя.
Федька обиженно засопел.
На этом мы и разошлись, договорившись назавтра, днем, сходить в часовенку и обследовать ее.
Дома я все рассказал отцу.
- Молния это, - сказал отец. - Шаровая. Видал я такие. Тут никакого чуда нет. А вот что это за человек встретился - это дело посерьезнее. Тут подумать надо. Н-да-а, - задумчиво мерил отец длинными ногами горницу. Этих сусековых и жилиных не сразу сломишь. Жилистые.
Снял со стены саблю, погладил отполированный эфес и вытащил из ножен холодно мерцающий клинок.
- Записками стращают. Это враг голову подымает, Ленька. - Посуровел глазами. - Что ж, рубанем эту голову по самую ключицу, чтоб не отросла больше!
Глава третья
Живем мы втроем. Отец, дед и я. Мама у нас померла.
Висит на стенке фотокарточка, и с нее смотрят на меня жалостливые мамины глаза. В какой угол я ни зайду, все равно смотрят они на меня. Мама, когда живая была, говорила: "С тебя глаз спускать нельзя".
Померла от тифа. Два года назад. Так и остались мы втроем: отец, дед и я.
Если хорошенько разобраться, то живем мы с дедом вдвоем. Отец редко дома бывает, все по району мотается или целыми ночами в райкоме заседает. "У секретаря весь район на плечах, - говорит он. - Вот колхозы укрепим, кулачье под ноготь - тогда отдохнем. - И, подумав, добавляет: - Пожалуй, тогда совсем спать не придется".