— Это — Денис, помнишь, я тебе говорила? — Натик, не замечая моих бешеных глаз, подходит к своему парню и, поднявшись на цыпочки, целует его в щеку. — День, это — моя тетка, Вера.
— Приятно познакомиться, — говорит Денис и вежливо протягивает ладонь, старательно не замечая моего лемурьего взгляда.
А я прихожу в себя ровно настолько, чтоб что-то невнятно прошептать приветственное.
И не могу заставить себя оторваться от его лица.
Он красивый. Высокий брюнет. И губы у него такие… Хищные. А глаза — голубые. И небритость шикарная. И улыбка приятная. И он — не дядя Митрошкиной. Боооже!!!
Это что же я…
Это значит, что я все эти две недели…
Боооже!!!
Натик, наконец, замечает мой бледный вид:
— Теть, ты чего? Ну прости меня, но ты так окопалась в своей школе, что не вытащишь. А чего ты так смотришь на Деню? Это не он у тебя документы принимал?
— Нет…
— Какие документы? — спрашивает Денис.
— По поводу Самсонова… Из тридцать девятой, характеристики, грамоты… Кража мобильного… — я бормочу и бормочу, понимая уже, что надо бы остановиться. А еще лучше — убежать прочь. Забиться в свою норку и там, наконец, сделать первый вдох.
— Ааа, да, я к делу приобщил, его родители тоже приходили, — морщит лоб Денис, — у вас, наверно, другой сотрудник документы принял…
— Другой?
— Ну да, мы этот кабинет неделю с операми из убойного делили, как раз полмесяца назад. Наверно, кто-то из них.
— Аааа…
— Теть, ты в порядке?
— Нет. Я не в порядке.
Я разворачиваюсь и иду к выходу из торгового. Натик догоняет, что-то выспрашивает обеспокоенно, но я лишь отмахиваюсь, отправляя ее обратно к Денису. Ни к чему ей видеть меня сейчас такой.
Я полностью в откате от ситуации.
Переосмысливаю происходящее. Привыкаю к новой реальности, в которой моя племянница не встречается с нравящимся мне мужчиной. В которой я не завидую, не исхожу злобой. Не думаю постоянно, как руки дяди Митрошкиной лежат на худеньких плечах Натика, как он целует ее, как…
Боооже!
В какой-то момент подкашиваются ноги, и я сажусь на скамеечку прямо возле стоянки торгового.
Осознание ситуации наваливается, словно тяжелая мамина шуба, которой она укрывала меня во время болезни. Пришибает к земле.
Я сижу в некотором отупении, пытаясь понять, что чувствую. Облегчение? Определенно. Радость за племяшку? Ну… Возможно. Пока что это второстепенно. Эгоистка ты все же, Вера. Но мы это давно выяснили и смирились. Так что…
Сожаление. Да? Ведь так? А почему? Упущенные возможности? Да Бог с тобой, какие? С бабником, зубоскалом и ветреным мужиком?
Я ежусь, опять отчего-то вспомнив его руки тяжелые на своих плечах.