Лёша нагнулся, вглядываясь через окно на двор дома.
— Вы мне машину пригнали, какие заботливые, — усмехнулся он.
— Это моя машина, — очень тихо буркнула Саша, уткнувшись в свою тарелку.
— Твоя голубая рядом стоит, на ней вернешься. Ключи, документы на стол положи.
Александра покорно полезла в сумочку. Альфе не откажешь. Она для себя этот мощный черный внедорожник подбирала, целую неделю угрохала, чтобы выбрать. Но Алёшка все возместит, только и трескотни за прошедшие шесть часов среди бухгалтеров и финансистов стаи, что на альфа-счет поступила какая-то заоблачная сумма из Швейцарских банков. Так что кому-кому, а Воеву джип можно спокойно отдавать.
— Грибочки класс, — одобрил Лёша, выловил в Фединой тарелку пару чёрных груздей. — За такие и высшую математику не жалко сделать.
— А я о чём, — жевал довольный Фёдор, прикрыв от удовольствия глаза.
— Сейчас вернусь, — пообещал Лёша и поспешил в сад.
Плодовые деревья были выкрашены белой известкой. На некоторых под лучами яркого солнца уже набухали почки, проклёвывались листья. Снег лежал, местами даже сугробами, а между деревьев тропкой трава прошлогодняя, мокрая и пожухлая.
Вовке с бабушкой повезло. Уже в современном подгузнике и голубом комбинезоне с ушами лежал на руках матери.
Мария в простом трикотажном платье серо-голубого цвета. Ткань проваливалась складками на тонкой талии, подчеркивая, как исхудала девушка, вытягивалась на упругой выпуклой попе и укрывала колени. Тонкие белые ножки утонули в черных резиновых сапогах, наспех одетых для прогулки. Стройная, тоненькая, с непропорционально большой грудью, налитой молоком.
Личико тоже исхудало, уже не круглое, как раньше, скулы проступили, но губы алые, сочные указывали, что здоровье на поправку пошло. Румянец от ярких лучей солнца заиграл. А глаза уже не волчьи, а как у матери с отцом, серо-голубые, теплые, добрые.
Лёша мыл её в душе, не о том думал, а волосы-то у Маняши отросли, пухом темно-русым падают ниже пояса и сверкают медными струйками в дневном свете. И эта краса вся его, вся Лёшки Воева с головы до пят, только осталось представиться и познакомиться. Так и завыл мысленно парень, представляя, сколько нужно терпения, чтобы не напугать. А еще чувство вины гложет, вертится в голове «шлюха», как он свою девочку обозвал, а теперь каялся.
Он замер. Он точно это видел. Вначале показалось, что Маша стоит в ветвях яблони, а потом ветви черные зашевелились. Одна вица убрала волосы девушке за ухо. Другая внизу в ручку младенца забралась, чтобы пальчики маленькие обхватили. «Куда тебе такая волшебница? Ты же сгубишь все её таланты лесной феи», — говорил ему Заклятский. Нова закрыта, а Маняшины таланты, о которых Лёша ни сном, ни духом, остались. Он выяснит, что она умеет, он не сгубит, разовьет. Раз волшебница, пусть колдует. Почувствовав тяжелый волчий взгляд, яблоня ветки убрала, а Маша посмотрела на Лёшу.