— Лёш, что с тобой?
— Да нет, ничего… — покачал он головой, а сам ещё больше нахмурился. А потом, похоже, всё-таки решился. С шумом выдохнув, произнёс:
— Мика, послушай меня как друга: не ходи с Женькой ни на какие свидания, вообще забей на него. Не стоит он тебя.
Мика растерянно сморгнула. Холодком по спине пробежало нехорошее предчувствие, и вместе с тем внутри всколыхнулось упрямство: почему это?
Наверное, это отразилось в её лице, потому что Лёша, не дождавшись следующего вопроса, сказал сам:
— Я как бы не должен был тебе этого говорить. Если наши узнают, сочтут, что я трепло. Но молчать я тоже не могу. Лучше уж тебе заранее узнать, пока ещё ничего…
— Лёша, ты о чём? — перебила она его.
— Поспорил он на тебя, Мика…
Мика растерянно посмотрела на Лёшу, но тот отвёл взгляд, словно говорить об этом было ему неудобно.
— В смысле — он на меня поспорил?
— Ну как обычно на девчонок спорят? Но точно, как и что там было, я не знаю, это всё не при мне случилось.
— И когда он поспорил? — не своим, каким-то глухим и бесцветным голосом спросила Мика.
— Вчера. Перед соревнованиями. Ну или пока они в «Старт» шли. Честно, будь это при мне, я бы такого не допустил. Но мы как раз с тобой в то время были…
— Так откуда же ты знаешь, раз тебя с ними не было? — вырвалось у Мики. Зачем она так с ним? Уж Лёша бы точно придумывать такое не стал.
— После соревнований кто-то из пацанов, кажется, Жоржик, сказал, что, типа, оригинальные у Онегина методы добиваться цели. Ну, это о том, что он в тебя мячом попал. Ну, может, не именно этими словами, но смысл такой. Пацаны стали на эту тему стебаться. Я спросил, о чём они. Ну они и просветили насчёт спора. Мол, кто-то про тебя сказал, что ты… не такая, как все, что к тебе подкатить нереально. А Женька сказал: "Пфф. Да запросто".
Лёша запнулся, помолчал, будто колебался, затем, густо краснея и спотыкаясь на каждом слове, всё же договорил:
— Ещё сказал, что ты… такая же, как все и тоже… ну, типа… с ним… переспишь. Вот.
От горечи и унижения щёки полыхали, а горло перехватило словно удавкой. Какой же он подонок!
— И на что он спорил? С кем? — сглотнув, еле слышно произнесла Мика. Она и сама не знала, зачем всё это выспрашивала. Для чего ей эти унизительные подробности? Какая, собственно, разница?
В груди образовался ком, едкий тяжёлый сгусток. Медленно и неотвратимо он разрастался, пульсировал, давил, затрудняя дыхание и причиняя физическую боль.
— Да ни с кем конкретно, с нашими пацанами. А на что поспорил — этого я не знаю. Не спрашивал.
С минуту она всё ещё сидела внешне бесстрастная, но уже чувствовала, как внутри зреет истерика, колотится, бьётся, пытаясь прорваться наружу. Какой же он подлец, какой лицемер!