— Что ты такое говоришь? — заохала мать. — Как это — без тебя?
— А вот так! Сегодня же я перееду к бабке. И даже не думай меня останавливать. Иначе я пойду в полицию и напишу на твоего Борю заявление.
Выпалив всё это на одном дыхании, Мика развернулась и устремилась прочь.
— Мика! Микаэла! — окликнула её мать, но она даже не оглянулась.
Пока отчим был на работе, Мика собрала вещи в две большие спортивные сумки и огромный клетчатый баул, который ей пожертвовала подруга. Теперь ехала в такси и переживала. Вдруг бабки дома нет? Вдруг она вообще не рада будет возвращению внучки?
Мика даже не помнила точно, когда они последний раз виделись. Год назад, полтора, два? Не помнила, зачем приезжала. То есть приезжала-то поздравить с каким-то праздником, но с чего вдруг тогда ей это взбрело на ум, если они даже не созванивались ни до, ни после…
Мать бабку не любила, и эта нелюбовь передалась Мике. И жить с ней, по большому счёту, тоже очень не хотелось, но тут уж приходилось выбирать из двух зол меньшее.
Отношения между матерью и бабкой всегда были натянутые, но именно с рождением Мики испортились окончательно. Бабка проработала всю жизнь абдоминальным хирургом, когда-то считалась в своём деле одной из лучших и мечтала о таком же достойном будущем для дочери, Микиной матери. А та смогла поступить лишь в медучилище и то закончила его с огромным скрипом.
Бабка её провал восприняла как личный позор и толкала её учиться дальше, добиваться, стать врачом. А матери всё это было совершенно не нужно. Она мечтала о семье и уютном доме, о муже и детях. Вечно кидалась в какие-то отношения с мужчинами, которые плохо заканчивались. Вот и с отцом Мики, красивым жгучим кавказцем, встречалась тайком от бабки. Тот обещал золотые горы, но, узнав про беременность, быстренько исчез.
Бабке было плевать на разбитое сердце дочери, для неё бо́льшим горем стали разбитые мечты, поскольку рождение Мики окончательно поставило крест на медицинской карьере той. Да и вообще на любой карьере. Этого она ей так и не простила, разочаровавшись в дочери бесповоротно. Да ещё и Микаэла, как назло, была просто копией своего отца — черноволосая, черноглазая.
— Сразу видно, от кого нагуляла, — ругалась бабка. — Позорище! Перед соседями стыдно. Мало того, что дура, скажут люди, так ещё и подстилка…
И вообще Мика, сколько себя помнила, только и слышала от неё в адрес матери: тупица, безмозглая курица, тряпка и всё в таком духе.
Вот за это она бабку и не любила. И за неприятный запах табака, намертво въевшийся в её кожу. А ещё у бабки были страшные руки, тёмные, с узловатыми пальцами, скрюченными артритом.