Но волновало её другое: сколько, интересно, будут припоминать ей это чёртово обществознание? Неделю, две или до выпускного не отвяжутся?
А просветила её Вера Тихонова. Тем же вечером. Позвонила ей на сотовый — бабушка как раз хлопотала на кухне.
Сначала Вера ей очень сочувствовала. Мика, чтобы при подруге не разреветься, как могла отмахивалась. Мол, плевать ей на них, на одноклассников, раз они ведут себя как дикое стадо и травят того, кто просто пошёл поперёк…
— О-о, — удивлённо протянула Вера. — А мне другое рассказали. Мне Скороходова звонила и говорит: «Слышала новость? Новенькая-то строит из себя неизвестно что, вся такая недотрога, а сама с богатеньким старпёром мутит». Я ей, конечно, не поверила! Но она сказала, что тебя кто-то с ним реально видел. Мол, он приехал за тобой после уроков на крутой тачке, прям там же возле школы облапал всю. Вы то ли целовались, то ли что ещё… А потом ты с ним уехала…
У Мики перехватило горло. Несколько секунд она ни охнуть, ни вздохнуть не могла. Потом с трудом выдавила:
— Это не кто-то видел, это Колесников. Он мимо шёл. Только враньё всё это. Приезжал за мной отчим.
— Да ты что? Отчим? — ахнула Вера. — Вот дебилы! Только знаешь… непохоже это как-то на него. Может, ещё кто-нибудь видел?
— Нет, никого там больше не было. Это точно он.
— С ума сойти!
Вера ещё что-то говорила, подбадривала, утешала, но Мика еле понимала смысл её слов. В груди жгло нестерпимо, словно её изнутри разъедала кислота. Даже вдох давался с болью.
Она закрылась в ванной, пустила воду, чтобы бабушка не слышала её рыданий. Вот всё и встало на свои места. Вот откуда были эти пошлые издёвки, эти глумливые смешки и презрительные взгляды. Но как он мог? Как мог он распустить этот грязный слух? Ясно, что он слышал слова отчима про серёжки и про одежду, ясно, что мог подумать неправильно, но зачем было болтать об этом? В отместку? Но зачем было домысливать и врать? Чтобы слушок стал ещё пикантнее, гаже, грязнее? Облапал! Целовались! Да её от одних слов-то скручивало. Какая мерзость!
И вот теперь, запустив эту бомбу замедленного действия, Колесников трусливо отсиживается дома. А она, дура, ещё хотела с ним поговорить по душам, поблагодарить. И трижды дура оттого, что тосковала по нему…
Господи, как она его сейчас ненавидела! Как никого на свете. Даже Борис Германович отошёл в тень.
А на следующее утро, хоть бабушка и настаивала, чтобы она отлежалась до конца недели, Мика, полная злой решимости, отправилась в школу. Она им всё скажет! Ну а Колесников… пусть он только ей встретится…