Жу похлопала ресницами, почесала нос, и, кажется, осознав нечто, начала безудержный хохот свой с колыханиями и хватаниями за сердце!
— Что ты смеешься, окаянная экономка? — я начал подозревать неладное, хорошо, хоть мысли о Лилит перестали жечь меня опасным пламенем.
— Илька, они чисто поржать! Вот поверь тёте Жу!!!! — и снова колыхания и хрюкания!
Я начал догадываться о многом. Мы с Аленой часто ходили в караоке, но она умоляла меня не петь там. Я и сам понимал, что певец из меня никудышный, потому и молчал, оставаясь для систер аксессуаром или охраной, в зависимости от количества пьяных мужчин вокруг.
— Нелегко терять веру в родителей, Жужа. Знаешь, я сейчас позвоню ма и на громкой связи задам вопрос- хорошо я играл или плохо? Идет? — я достал телефон, и хотел было уже приступить к проверке.
— Нет! Лара никогда тебе не скажет правды. Она очень деликатная женщина. А вот Марк Андреевич, чесслово, выдаст по полной программе! Давай, оглоед! — и Жу уселась в ожидании, позабыв про еду!!!
— Окей, пышка, — я набрал отца.
— Сын. Привет. Уже в Столице?
— Да, па. У меня к тебе вопрос, странный.
— Быстрее давай, у меня важное совещание.
— Па, когда я маленький был, вы с ма просили меня исполнять на аккордеоне песню. Почему? — молчание в трубке, потом странный «хрюк» и хохот моего родителя!!!
— Иль….ща….ох…. - и ржачь!!!
Жу смеется, па смеется, а я? Ну, я тоже посмеялся. А что делать-то?
— Сын, ну прости. Мы с ма никогда ничего подобного не слышали. Это было, мягко говоря, ОЧЕНЬ смешно! Мне повезло вдвойне. Я угорал над твоей игрой и над маминым лицом! Она очень старалась ничем себя не выдать, но не могла отказать себе в удовольствии слышать и видеть этот кошмар, — и опять «хрюк» и хохот.
— Я смотрю, вы приколисты, па. Оба, — я не обижался, ну…вот я и сам бы так поступил, честное слово!
— Иль, тут даже не в игре дело. Понимаешь, у тебя такое лицо было…ну…вдохновенное, что ли, — он опять засмеялся, — Прости, сухарик. Клянусь, ты был милашкой!
— Я и сейчас милашка, если на то пошло. Ладно, не буду мешать. Рули Империей, па. А я поем, посплю и снова поем, — сдается мне, отец приуныл.
— Везет же музыкантам, — хохотнув в последний раз, па отключился.
Жу не стала долго смеяться надо мной. Она же добрая…. А я не стал долго раздумывать и съел все, что положила в мою тарелку щедрой рукою своей моя пышная экономка.
Потом мы пили кофе и трепались. Я был счастлив и не стал отыгрываться на Жу за свой недавний позор.
— Иль, ты сияешь. Я чего-то не знаю? — Жу не проведешь, потому, что знает она меня давно, и, похоже, лучше всех.