Он повернулся и молча посмотрел на меня.
— Эм, у тебя будет пара минут, чтобы поговорить? Вообще-то я сейчас заканчиваю, и мне нужно кое-что с тобой обсудить.
Я ждала, что он скажет «нет», ждала, что он примет за меня решение о том, буду ли я унижена перед сестрой или мне придется унижаться перед мужчиной, которого хотела большую часть своей жизни.
— Хорошо.
— Прости? — Я моргнула, уверенная, что ослышалась. «Хорошо» на некоторых языках звучит как «нет», верно?
— Я сказал «хорошо». — Он повторил, как будто я тупица, и, честно говоря, не могла его винить.
— О, отлично. Ладно, мне нужно всего десять минут. Ты не против подождать, пока сдам кассу?
Он покачал головой, и я отшатнулась от стойки. — Ладно. Здорово. Хорошо, я сейчас вернусь. Никуда не уходи! — Я рассмеялась, как пьяный осел, которого хватил удар, а затем споткнулась о коробку кофе, которую кто-то – я, это была я — оставил у стойки. Тяжело приземлилась на задницу и тут же вскочила, когда мой коллега Джефф закатил глаза, и продолжила идти.
Я подавила желание потереть задницу, когда Ашер уставился на меня. — Прости. Я, э-э, сейчас вернусь.
* * * * *
— Хорошая погода, а? — Я последовала за Ашером в парк, который находился через дорогу от кофейни «Кружки». — Я имею в виду, что для осени погода довольно теплая. Не в смысле ночью, сейчас по ночам становится холодно, но солнце...
Я замолчала. Вечно я что-то болтаю. В этом нет ничего удивительного. Я не настолько наивна, чтобы не понять, что одной из причин, по которой так много говорила, стало стремление быть замеченной. Я провела всю свою жизнь невидимкой в тени величия своей сестры. Мои собственные родители забыли меня в боулинге, когда я праздновала свое шестнадцатилетие. Конечно, у Лидии случился личный кризис, и они поспешили вернуться к ней домой.
Повзрослев, я почти научилась сдерживать словесный поток, но если нервничала, не могла унять болтовню. Нервы также ухудшали мое равновесие. Если люди не замечали меня из-за моих разговоров, они не могли не заметить меня, когда я спотыкалась, падала или что-то опрокидывала. В отличие от разговоров, я не падала нарочно. Ненавидела неловкость, ненавидела неспособность своего тела делать то, с чем у большинства людей не имелось проблем. Но ничего не могла с собой поделать. От природы я была неуклюжей, и, несмотря на мольбы моей матери ходить, как леди, смотреть, куда иду, — «Боже мой, Луна, просто иди по прямой!» — все еще ходила со всей грацией новорожденного жеребенка.
Однажды, увидев, как я споткнулась и упала на антикварный шкаф, разбив мамину Драгоценность — все коллекционные статуэтки, моя двоюродная бабушка Джулия сказала, что не может поверить, что такая крошечная вещь как я может быть такой разрушительной. Я хотела возразить, но тот факт, что стояла покрытая осколками невинных фигурок с лицами херувимов, в то время как кровь хлестала из обеих рук, эффективно доказал ее точку зрения.