— Мэм? Мэм, вы в порядке? Ваше дыхание внезапно участилось. — Тучная женщина с добрыми глазами сидит рядом со мной. Ее взгляд полон беспокойства, когда она пристально смотрит на меня через ее очки в огромной роговой оправе, которые родом из восьмидесятых. — Я обычно ничего не говорю, но вы ведете себя не спокойно и странно с того самого момента, как мы взлетели. Мне кажется, что вам совершенно не нравится происходящее. Вы боитесь летать? В этом все дело?
Я просто непонимающе пялюсь на нее в течение нескольких минут, пока ее слова не проникают в мое сознание.
— Да. Да, да, дело все том, что я боюсь летать. И становлюсь очень беспокойной.
Женщина понимающе кивает. Наклоняется ближе, тем самым словно прося меня сделать то же самое.
— Хочешь клонопина, милая? Я всегда принимаю его перед полетом. У меня есть в сумочке (прим. пер.: клонопин — оказывает успокаивающее, мышечно-расслабляющее, анксиолитическое и противосудорожное действие.).
Я хочу отказаться, полностью уверенная, что так и сделаю, но вдруг осознаю, что отвечаю кивком на ее предложение и протягиваю руку. Женщина в очках в роговой оправе кладет небольшие белые таблетки мне на ладонь. Я не понимаю, как это произошло.
— Держи, милая. Тут шесть штук. Ты можешь взять их все, используешь в следующий раз. Но и не переусердствуй, принимай по одной. Не хочу отвечать за то, что ты можешь умереть во сне.
— О, я обещаю, что буду аккуратна. — Если бы я захотела покончить с собой, то предпочла бы сделать это так же, как моя мать. Я бы съехала с моста и покончила со всем дерьмом. В этом была бы какого-то рода симметрия. Но я не могу сказать ей этого. Я запомнила жизненный урок, что нельзя говорить людям все, что у тебя на душе, и не ждать, что они не будут сходить с ума по этому поводу.
Женщина, чье имя Марго, дает мне крошечную бутылочку с водой, что обычно раздают в самолетах, чтобы я могла запить эти таблетки, и затем на протяжении следующих тридцати минут она рассказывает мне про своих кошек. Никаких разговоров о детях, отсутствие которых она заменила пушистыми малышами, являющимися предметом ее безграничной гордости. Я же говорю ей о своей аллергии на кошек, что заставляет ее издать ужасный стон, словно она ставит себя на мое место, представляя, что не смогла бы прожить без своих пушистых котят, никогда больше не погладить их вновь.
— Бедная милая девочка, — говорит она. — А что насчет собак? С ними у тебя ладится?
Я чувствую, что должна возразить против употребления такого выражения, потому что это звучит так, будто она подразумевает под сказанным «заниматься сексом с собаками», но, в конце концов, не говорю ни слова (прим. пер.: тут игра слов с глаголом «do», который в разных словосочетаниях может обозначать различный перевод.). Марго бы точно не поняла этого, а я абсолютно не желаю обсуждать с ней секс и собак в одном предложении. Вместо этого просто говорю ей, что с собаками у меня все отлично, и что у моего парня есть немецкая овчарка. Хотя на самом деле у Бена нет собаки, но мне показалось, что соврать в данной ситуации, чтобы заполнить наш диалог, было как нельзя кстати.