На данный момент она — стекло.
Мне было четырнадцать лет, когда моего отца не стало. Когда я вошел в мой старый дом, первое воспоминание, которое настигло меня: мать, сидящая в коридоре, с руками, покоящимися на коленях, неконтролируемо всхлипывающая, и ножницы в ее правой руке. Ее левая рука кровоточила, и кровь стекала на свежеокрашенный пол, а тушь черными ручейками бежала по ее лицу. Мне даже было не нужно спрашивать, что произошло; они ругались на протяжении долгого времени. Даже со второго этажа я слышал, как мой отец кричал обидные слова о том, что он больше не любит ее. Он больше не хотел быть с ней. И ему не нужен был я. Он никогда не причинял ей физическую боль. Никогда не поднимал на нее руку. Но это делали его слова.
Когда я прохожу по остальным комнатам дома, на меня обрушивается еще больше воспоминаний, увлекая меня в прошлое. Вот моя мать учит меня играть в шахматы на кухне. А вот отец сыпет проклятьями, когда обжигается, пытаясь сделать кнопку включения водонагревателя. Я, поднимающий половицы у камина в гостиной, прячу деньги и непроявленную пленку в жестяную банку. Мой отец злой без причины, кидающий мои первые фотографии, которые я впервые сам проявил, в мусорное ведро, засовывая их на самое дно, и говорящий, что возьмется за ремень, если у меня хотя бы возникнет мысль о том, чтобы достать их из него.
Воспоминания о Корали не настигают меня до того момента, пока я не поднимаюсь на второй этаж. Я стою перед комнатой матери. Моя мать была прикована к постели в последний раз, когда я видел Корали. Я был снаружи маминой комнаты, в то время как моя мать спала, а Корали стояла в коридоре, на этом самом месте, где сейчас нахожусь я, и смотрела на меня. С того времени мне ни разу не пришлось видеть столько боли, которая бы отражалась в глазах человека.
Я хочу сорваться с места, подбежать к ней, заключить ее в свои объятия, сказать ей, как виноват, но уже слишком поздно для этого. В руках Корали сумка, и я понимаю, что она уезжает. Она качает головой, смотря на меня, и я вижу, как она уходит. Я знаю, что так начинался «Конец-Жизни-Каллана-Кросса: часть первая». И у меня ушло два года, чтобы наступила вторая часть, которая разрушила меня раз и навсегда.
Вся мебель покрыта паутиной, создавая причудливые тени диванов, столов, книжных шкафов и старинных часов с кукушкой внизу. Я не стану выбрасывать ничего из этого. Я не собираюсь задерживаться здесь настолько, чтобы озадачивать себя уборкой накидок с мебели. Единственную комнату, которую хочу открыть — моя старая комната. Постеры групп все еще висят на стенах повсюду. Моя мать разрешила мне приклеить к одной из стен кусок коры дуба, на которую я прикреплял корешки от билетов из путешествий и кино, концертов и художественных выставок, музеев... Из мест, которые посещал или видел. Моя кровать была аккуратно заправлена, чуть приоткрывая немного выцветшую темно-голубую простынь, которая была у меня, когда я был подростком. Мои старые футбольные и баскетбольные награды все еще захламляли верхнюю часть моего шкафа... Я мог поклясться, что вся моя старая одежда, которая вероятно была немного потрепана в тех местах, куда смогла добраться моль и проесть ее, все еще находилась в шкафу.