Когда смываю размазанную тушь с лица, понимаю, что не могу полагаться на алкоголь или возрождение моего расстройства пищевого поведения, чтобы справиться с этой ситуацией. Это должно прекратиться. Было бы легко слишком сильно опереться на эти костыли, и тогда где я окажусь? В реабилитационном центре? Бен организует вмешательство для меня, потому что я не могу съесть никакой твердой пищи, не заставляя себя выблевать ее обратно? Ему бы это не понравилось. Как и мне. К черту это. Я боролась на протяжении многих лет терапии. Уже дважды была в кризисе и больше никогда не хочу возвращаться в это темное место. Я уже все это пережила.
Если бы только Каллан остался в Нью-Йорке. Разобраться с отцовскими распоряжениями было бы нелегко, но думаю, что справилась бы. Наверное, была бы в состоянии пройти через фарс похорон и службы, не ломая и не разрушая все в поле зрения. Может быть. Но когда он здесь, все становится в десять раз сложнее. Чувствую, что с каждой секундой злюсь все больше и больше, когда понимаю, что его появление здесь на самом деле было самым эгоистичным, коварным, жестоким поступком, который он когда-либо мог сделать со мной.
Я явно не в своем уме, когда беру телефон и звоню на стойку регистрации, чтобы вызвать такси. Позвонить Каллану и устроить ему взбучку — этого недостаточно. Мне нужно встретиться с ним лицом к лицу, чтобы он мог видеть выражение моих глаз, когда все ему выскажу. Мне нужно смотреть ему прямо в глаза, умоляя вернуться домой в Нью-Йорк.
Консьерж говорит, что они позвонят, когда приедет такси, но я слишком взвинчена, чтобы ждать в своей комнате. Накидываю куртку, хотя на улице, наверное, жарче, чем в аду, и спускаюсь в главный вестибюль, чтобы дождаться машину. Через пятнадцать минут ко главному входу подкатывает бело-голубое такси, и я сажусь в него, даже не потрудившись проверить, мое ли оно вообще. Даю водителю адрес и устраиваюсь на заднее сиденье, уставившись невидящим взглядом в окно. Кажется, водитель спрашивает меня о чем-то, но, когда я не отвечаю, он в молчании проделывает остаток пути через город.
Выйдя у дома Каллана, расплачиваюсь с ним двадцаткой и велю оставить сдачу себе. Чувствую себя отвратительно внутри, когда спешу по дорожке к входной двери, изо всех сил стараясь не смотреть на здание справа от меня. Мой старый дом с таким же успехом мог бы быть домом ужасов из Амитивилля (прим. перев.: фильм «Ужас Амитивилля» о доме с призраками). Не могу смотреть на него без паники и желания убежать от него далеко и быстро. Даже просто находясь рядом с ним, покрываюсь холодным потом от ужаса.