Не чувствую себя готовой встать, но должна это сделать. Я сейчас в невыгодном положении, лежа, поэтому сажусь, морщась, когда в голове начинает стучать.
— И? Что ты придумал? — спрашиваю его.
Он пожимает плечами.
— Мой план всегда сводился к обильным извинениям. Думал, что просто буду извиняться, пока ты действительно не почувствуешь это, действительно не поверишь, что имею это в виду. Я бы предложил пройти по раскаленным углям. Сделать все, чтобы загладить ту боль, которую тебе причинил.
— Но? — Здесь определенно есть «но». Я слышу это в его голосе.
Каллан берет свою кружку и выпивает остатки кофе. И судя по его кислому лицу, догадываюсь, что напиток уже давно остыл.
— Но потом, — говорит он, — я сидел здесь и смотрел, как ты ворочаешься во сне, и кое-что понял. Я понял, что тоже имею полное право злиться на тебя. Ты солгала мне, Корали.
Жар заливает мое лицо. Я чувствую себя дерьмово из-за выпитого накануне. Но не похмелье является причиной спазмов в желудке и головной боли. Это паника, страх и стыд.
— Что ты имеешь в виду?
Каллан наклоняется вперед, подперев рукой подбородок.
— Ты солгала мне. В течение двух лет ты лгала и говорила, что получала травмы случайно, занимаясь чертовым спортом. Я был твоим парнем, Корали. Ты сказала, что любишь меня. Поклялась, что ничто и никогда не встанет между нами. Сказала, что ты моя. Ты ведь понимаешь, что это значит?
Я, бл*дь, не могу с этим смириться. Когда он здесь, смотрит на меня так пристально, разговаривает со мной таким образом, говорит такие слова, это возвращает слишком много воспоминаний. Это причиняет мне такую боль, какой я уже давно не испытывала.
— Понимаю, — говорю я ему. — Это значит, что мы были глупыми детьми. У нас никогда бы ничего не получилось, Каллан. В какой-то момент мы бы все равно расстались.
— Чушь собачья, — говорит он так спокойно, небрежно, как будто просит передать соль или что-то в этом роде. — У нас бы все получилось. Мы никогда не были просто глупыми детьми, Корали. Когда Шекспир писал «Ромео и Джульетту», он даже близко не описал то, что было между нами. Ты же знаешь, что я прав, — он тяжело вздыхает. — Нет, это значит, что ты была моей ответственностью. Я был твоим парнем. Парнем, который должен был присматривать за тобой и заботиться о тебе, а ты не дала мне ни единого гребаного шанса. Ты лгала, говорила, что все в порядке. Говорила, что твой отец хорошо обращался с тобой, чрезмерно опекая, конечно, но не делая ничего плохого. Когда все это время он манипулировал тобой и причинял боль в тех местах, где никто... — Он давится словами. — Никто никогда не увидит. Я должен был убить его за то, что он сделал с тобой. Должен был, бл*дь, разорвать его на куски и защитить тебя, но ты отняла у меня эту возможность.