Наконец атер Турнович бесстрастно произнес:
— Я даю обещание, что ваше лечение доведут до конца.
— А если я не смогу ходить?
— Я могу обещать только это, — хмуро ответил министр. — Ваша судьба будет решаться в зависимости от того, чем закончится лечение. Если встанете на ноги, то отправитесь на рудники в Марилии. Если не встанете — всю жизнь проведете на койке в тюрьме для особо опасных преступников.
Я, наверное, побледнела, и ужас отразился на лице, потому что заметила болезненную гримасу Кирстана, который в шоке переводил взгляд с дяди на меня, не в силах справиться с бесстрастной маской на лице.
— А если я все же не смогу вспомнить то, что вам нужно, что со мной будет? – мой голос еле шелестел, но военный министр расслышал меня.
— Не слишко ли много "если", лера Тубертон? — неприязненным тоном ответил военный министр. – Поверьте на слово, вам лучше не знать этого «если» до поры до времени, а если все же случится так, что вы не вспомните, куда спрятали артефакт и документы, то много раз пожалеете о том, что до сих пор живы.
Военный министр резко отвернулся и чеканным ровным шагом военного вышел из палаты.
Кирстан бросил на меня осторожный, обеспокоенный взгляд, но вынужден был выйти за дядей.
В палату мелкими шажками вошла сестра Таисия. Тревожные глаза осмотрели меня, она что-то спросила, но я уже теряла сознание от усталости и накрывающей безысходности. Издалека слышала взволнованные голоса сестры Таисии и ученого Стонича, но уже не смогла ничего ответить.
Тангрия. Город-крепость Зардан. 3200.
С того дня на башне, когда мы с Джейсоном любовались солнечным закатом с зелеными лучами, отношения между нами изменились. С одной стороны, они стали легче, свободнее, доверчивее, почти совсем, как до того злополучного разговора на Ледяном озере и до его отъезда в Столичную Академию Магии на учебу. С другой стороны, Джейсон перестал меня касаться. Совсем. До этого он, наоборот, всегда старался прикоснуться, как будто не верил, что рядом с ним действительно я. Или всегда тискал словно котенка. Или брал за руку, когда вел куда-то. Теперь же он словно наложил табу на любые прикосновения ко мне.
Такое поведение озадачивало, но я, конечно, молчала и старалась не показать, как мне стало не хватать его прикосновений. Я стала трусихой.
Джейсон совсем не подозревал, каких усилий мне стоило сохранять невозмутимый вид, когда он собственнически на моих глазах прижимал к себе Анжелу, целовал ее в висок, ушко или в шейку. Каких усилий стоило не прожигать их взглядом, когда я заставала их целующимися, а я вечно натыкалась на них в коридорах академии или в их поместье. Каких усилий стоило постоянно держать себя в руках и ни словом, ни движением не выдать себя и свое отношение к Джейсону. Можно сказать, я просто дрессировала себя, муштровала, как солдата, словно готовилась к военным действиям.