И, наконец, последняя комната – спальня Веры Николаевны. В углу стоял разложенный диван. По левой стене – шкаф с книгами. В основном это были учебники по географии, которую преподавала Витина мама. По моему было ещё трюмо, но точно не помню. Окно выходило на улицу. Через дорогу располагался старый заросший парк. Высокие разросшиеся деревья диких каштанов и грецких орехов. В парке петляло множество узких корявых тропинок, ведущих к крутому берегу реки – Смотрич, впадающей через несколько километров в Днестр, по которому до 1939 года проходила государственная граница.
Окна в доме никогда не раскрывались, и были упакованы старой потемневшей от времени и пыли ватой, поверх которой были разложены ёлочные игрушки. Нас поселили в этой комнате. Поскольку открывать окна не полагалось, мы открывали форточки. По утрам в них просачивался свежий воздух из парка, и вместе с ним – монотонное гуканье горлиц – диких голубей.
В этом доме прошёл кусочек Витиного детства на Украине.
И все последующие наши приезды в Каменец-Подольский были вместе с детьми. Так что всё, что здесь вспоминается, имеет прямое отношение и к Ёлочке.
Я не могу жаловаться на Веру Николаевну. Мне повезло. Со свекровью жить не пришлось, кроме коротких встреч во время наших приездов. При Вите она вела себя больше задумчиво, чем агрессивно. Но, когда я оставалась одна, она спешила выговориться, и выплескивала все свои горькие обиды. Я пробовала что-то возражать, оправдываться, но она не слышала меня – так велика была её материнская боль, может быть, частично обоснованная. Все мы были в юности, да и в детстве тоже, немного жестоки по отношению к близким. Все свои обиды, которые Вера Николаевна и Рита накопили на Остапыча, они перенесли на Виктора, и при случае как-то пытались это показать…
Ну, это всё я рассказала для того, чтобы обрисовать обстановку, тем более, что она не менялась год от года. И каждый раз, когда мы приезжали на Украину, мы заставали одно и то же. Здесь ничего не менялось…
В памяти об этих поездках у меня остались самые тёплые впечатления. Может быть потому, что я прожила в детстве несколько лет в Киеве, и сама атмосфера Каменец-Подольского навевала на меня уйму неосознанных воспоминаний.
Выше улицы Шевченко, на которой стоял этот старый дом, располагалась ещё одна улочка, а выше – ещё одна. И весь этот район был разбит на кварталы, разделёнными друг от друга тротуарами и не широкими дорогами, вымощенными не асфальтом, а брусчаткой. Камни были по краям иссечены временем и ручьями, сбегавшими во время дождей сверху – все эти улочки тянулись куда-то вверх. И каждый камень брусчатки в середине был отполирован миллионами ступней, прошедших по ним за их вечность.