В Каджаране я быстро перезнакомилась со всеми русскими женщинами, и, естественно с молодёжью, среди которых было несколько молодых специалистов.
Первое, что я усвоила, это нельзя принимать ухаживания от местных ребят. По их обычаям – если проявила внимание кому – то, считается, что ты сделала свой выбор. А, если посмотрела на другого, – крах твоей репутации. Тебя не только опозорят, но и «ворота вымажут дёгтем». Особенно это касается русских девушек. Когда только ещё начиналось строительство в Каджаране, сюда привезли завербованных русских девчат, которые вели себя, ну, прямо скажем – не скромно. После них, всех русских женщин называют за глаза не иначе, чем русские сучки. Армянские девушки ведут себя, согласно обычаям, очень скромно, хотя и среди них есть всякие…
Учитывая советы доброжелателей, первое, что я сделала – окружила себя постоянной свитой. Это были трое молодых специалиста, окончивших ереванский строительный институт. Один из них – Левон Аристокисян, остальных я не помню, как звали.
Мы договорились, и везде появлялись только вместе – и в кино, и в столовой, и в клубе. Я, естественно, сразу же ввязалась в художественную самодеятельность. И на ближайшем же празднике танцевала что-то вроде лезгинки, только армянской. Я помню, как на этом празднике пела одна женщина. Её голос, словно плакал. Она пела грустно и протяжно. Слов я не понимала, но сердце сжималось от её пения…
Пробовала я заучивать армянские слова и фразы. До сих пор помню некоторые из них. «Жамэ канэсне? – Сколько времени?». «Мэг, ерик, чёрс – раз, два, три». «Ес кэс серумем – я тебя люблю». «Серум – любимая». «Ес кес амперюи – я тебя целую». «Барев дзес – здравствуйте». «Шат ват гасканумем – я плохо понимаю». Вот, кажется, и весь запас моих знаний.
Сразу же после приезда в Каджаран, меня поселили в гостиницу, в двухместный номер. В нём жила, приехавшая в командировку с контролем – представитель министерства из Москвы. Иногда вечерами её навещал кто-то из местного начальства – армянин. Он обязательно приходил с бутылкой дорогого армянского коньяка. Они о чём-то вели долгие беседы. Иногда предлагали коньяк и мне. Но напитками я тогда не увлекалась, потому – отказывалась. Гость цокал языком и объяснял мне, что коньяк пьют не ради выпивки, а для здоровья. И он наливал в фужер на пару глотков коньяка, потом поднимал бокал к свету настольной лампы так, чтобы я рассмотрела коньяк на просвет, и глядя на его янтарное свечение, долго мне объяснял достоинства этого напитка. Причём говорил он о нём с таким уважением и любовью, будто рассказывал о любимой женщине…