А вот – взгляните-ка – мой давно потерянный старый дневник. Я с воодушевлением погрузился в него, надеясь вспомнить хотя бы себя – желторотого самоуверенного юнца, но быстро разочаровался. Всё тут было скучное и неинтересное, да еще и нацарапано будто курица лапой. Это было что-то типа набросков, которые я наивно полагал использовать в гипотетических будущих книгах. В беспокойные времена моего первого сожительства с Элей я еще не умел писать – даже надписи на поздравительных открытках выходили у меня натужно-убогими, но я уже мучительно хотел прославиться и в мечтах видел себя знаменитым писателем или, страшно подумать, поэтом. Поэтому я записывал любую белиберду, казавшуюся мне тогда ужасно оригинальной, в надежде, что когда-нибудь из этой белиберды вырастет хотя бы один паршивый рассказ. Жаль, что вместо бесполезных заметок я не давал себе труда вести самый обычный дневник с хроникой событий – его сейчас я бы прочёл с гораздо большим удовольствием.
«…двигался осторожно, как кошка по мокрой траве», «любая неорганизованная очередь берется слева», «не Пушкин, а хуй старушкин (фолк.)», «амплификация лжи», «что-то навроде морской свинки, которая и не свинка, и не морская (цит.)» и тому подобный бред.
Перелистывая страницы с раздражающе вычурными, уже ничем не трогающими словами, я выронил на пол пожухлый листок. Что тут у нас… Разглядев, я улыбнулся. Это была медицинская справка – куцая, небрежная, из тех, что выдают на медицинской комиссии в военкомате. «Не годен» – красовался бледно-фиолетовый штамп заключения, а ниже можно было разобрать диагноз, нацарапанный треморным почерком: «конституциональная психопатия (прич. 7б)». Это было тогда, когда я второй раз вылетел из университета по редкостному раздолбайству. Шли девяностые, назревало то, что потом назовут второй чеченской войной, и мы все до дрожи боялись попасть под призыв. Моей бабушке, бывшему судмедэксперту, пришлось напрячь все свои связи и опустошить гробовую заначку, чтобы раздобыть эту справку – и в два раза больше сил ей потом пришлось потратить на то, чтобы эта бумажка не оставила следов в моем личном деле. Святой человек была бабушка – если бы она не подчистила концы, не видать мне ни прав, ни охотничьего билета, ни профессорской должности. А впрочем, горько подумал я, сейчас эта справка была бы к месту. Вот, оказывается, сколько всего я забыл, может быть, и вправду я…
Пугающую мысль прервал телефонный звонок. Я привычно вздрогнул – в последнее время мне настолько редко звонили с хорошими вестями, что я напрочь забыл про то, что в нашем мире есть и другие люди, кроме Нины, Аси, Эли… кого забыл?