Муж не приехал забирать меня из больницы, добиралась сама. Мне было стыдно перед соседками по палате, будто я никому не нужная потаскушка какая-то. И только очутившись на улице, в толпе спешащих, незнакомых, равнодушных людей, я почувствовала некоторое облегчение. Истерзанная физически и еще больше морально, я брела до общежития пешком, потому что не было у меня ни копейки даже на трамвай. Не просить же милостыню? Боже мой, сколько горестных мыслей прошло у меня в голове за три больничных дня и еще больше за эту длинную дорогу! Я чувствовала себя униженной, оскорбленной, оплеванной нелепостью и жестокостью происшедшего со мной, от своей умопомрачительной обиды, от беспомощности. Мне хотелось, чтобы на моем пути встретилась река или огромное скалистое ущелье.
Устала идти пешком. Кружилась голова. Вошла в трамвай. Зайцем ехать не решилась. А вдруг контролеры. Позору не оберешься. Было жутко стыдно, но показала водителю выписку от врача и попросила разрешения проехать бесплатно, объяснив, что родственники почему-то не смогли за мной приехать. Водитель, не заглянув в бумаги, кивнул – проходи. Я увидела в грязном зеркале окна, что проводил он меня долгим изучающе-сочувствующим взглядом, мол, красивая, а невезучая.
А Миша просто проспал. Но когда он прибежал в общежитие и увидел меня, безразличную и безжизненную, в нем проснулась совесть. Он помчался на рынок, купил самой лучшей клубники, и, стоя на коленях у моей кровати, кормил меня и просил прощение. У меня не было сил ни говорить, ни есть. Я думала: «Похоже, искренне сожалеет. Будильник не поставил? В карты всю ночь играл? Все-таки он безвольный. Смогу ли отвадить его дружков? А вдруг чье-то влияние окажется сильнее? Но ведь должен же он со временем повзрослеть и поумнеть?»
А Митя сразу попытался уговорить меня закрыть дверь на шпингалет. «Врач сказала, что целый месяц нельзя. Там же свежая рана. Мне больно», – умоляла я. «Потерпи», – настаивал Миша. Он чуть не плакал. Он был настойчив и напорист. «Миша не понимает моей боли? Он так жесток? Он напоминает мне капризного ребенка. Удовольствие должны испытывать оба, иначе это насилие. Он слишком молод, чтобы вникнуть женские проблемы? Он научится сочувствовать?» – думала я, заливаясь слезами.
Долго еще потом, когда он подходил ко мне с ласками, у меня начиналась истерика. И я с горечью размышляла: «Мгновения «райского» наслаждения? Стоят ли они мук ада? Не уверена». Со временем боль обиды утихла. Жизнь вошла в свое русло. Я вновь училась радоваться жизни.
*
Распределили Мишу в Киев. И вдруг, вместо того, чтобы ехать по направлению, он сообщает мне, что перераспределился в родной город, и что с завода ему уже пришел вызов. Так спокойно сказал, точно не видел в этом ничего предосудительного. Для меня это известие стало полной неожиданностью. Это было предательство. Я пыталась выяснить, как и почему в нем произошла подобная метаморфоза, но так и не смогла ничего добиться. Так вышло и все. Заводу нужны молодые специалисты. Чтобы успокоить меня, Миша показал документ, в котором утверждалось, что он, как молодой специалист, через год получит квартиру, а мне, как жене, гарантировано устройство на работу. Я поверила, но неприятный осадок обмана остался надолго. Миша оправдывался: