«1 ноября 1917 года, Чёрные пруды, Петроград.
Дорогой мой Джон,
Как надеюсь я, что письмо это дойдёт, наконец, до адресата, а надежду мне даёт на это длинный путь, который оно проделает, который мы постараемся ему обеспечить. Простить прошу меня за некую несдержанность мою или, быть может, и развязность даже, но я ненавижу тех людей, которые пришли теперь к власти у нас, под гнётом которых все умные люди страны находятся и должны прятаться по грязным и тёмным углам, как какие-то крысы. Пьяные разгульные матросы и рабочие, вот, кто в почёте теперь и живёт спокойно и легко.
Ох, как отвратителен мой эгоизм, как омерзительно всё это жалобное блеянье, ведь я не удосужилась и спросить, как дела твои, ведь продолжается ещё в Европе война? Я так надеюсь, что ты жив и здоров, что читаешь письмо это (если вообще читаешь) не в окопах и не в госпитале. Не могу даже надеяться, что ответ мне посчастливиться прочесть, нет, не допустят его теперь к нам. Что же, а пока я расскажу тебе, что единственная отрада моя, что мама и Наташа с детьми теперь в Чикаго с сестрой моей – Ольгой, и что безопасность их будет, непременно будет обеспечена. Пока репрессии наполняют страну; неба не видно от дыма заводов, общаться с друзьями, родными, в России находящимися, возможности нет, что уж говорить про тебя, милый Джон, когда ты за тысячи миль от нас.
Мы теперь с Володей одни в имении живём и быт наш, откровенно говоря, не самый разнообразный: выходить некуда, а даже если и есть куда, так Владимир не пускает меня, удерживая любым предлогом и поводом. Я не могу винить его, но я, знаешь, люблю волю, свободу, люблю, когда дышится легко….
Ну вот, опять я отвлеклась на пустые, никому не нужные вещи, которые и не говорят и, тем более, не пишут. Я так наивна и глупа была, когда думала, что смогу пригласить тебя на мой восемнадцатый день рожденья, о, как я радовалась, что вся семья моя, друзья все; ты, Владимир, Алексей и Андрюша, что все вы будете со мною, так просто и легко, так свободно, а судьба вот так распорядилась, сама хозяйкою себя посчитала.
Знаешь, вчера впервые с того самого дня, до меня дошло письмо от брата. Он так успокаивал меня, он точно знал, что именно это письмо дойдёт, хотя, возможно, он и не знал и всё время писал так, просто надеясь. Нет, быть не может, совсем не похоже на моего прагматика-брата. Он сказал, что им в Тобольске неплохо, что люди там хорошие, помогают им много, что ещё немного потерпеть надо, и наладится всё, мы снова увидимся и снова поссоримся, как это бывало. Нет, я бы не стала, я бы и слова ему не сказала, а обняла только и не отпускала от себя, он ведь мой братик, мой младший братик, и я обязана всеми силами заботиться о нём. О, чтобы сделал он со мною, если бы прочёл тот вздор, который я пишу, ох, он бы убил меня.