-- Ишь, ягодный нашелся. Оне твою дурную башку вместо ягоды в мешок к себе и засунут. Насобираешь ягодок.
Воевода тут же определил кричавшего и, найдя взглядом, спокойно ответил:
-- Тебе, Степка, наш указ -- не приказ. Ступай себе, но других не сманивай. Ты не первый год годуешь в городке и порядки знаешь. Не к тебе обращаюсь, а к первогодкам. Хотя и их не неволю. У ежа и то свой ум имеется, когда колючки выказывать, а когда прятать. Сторожа на башнях стоят крепко и из ворот выпустят. Но какая заминка случится, не обессудьте. Как стемнеет, так хоть свой, хоть чужой -- не пропустят. Жди до света.
-- А ежели господа Строгановы пожалуют? -- не унимался Степан. -- Тоже не пустят? -- народ дружно хохотнул, поворачиваясь лицами друг к дружке, понимая, что балагур Степан больше прикидывается, скоморошничает, пытаясь развеселить и народ, и воеводу, хотя сам-то все понимает, не дурак, но тем более приятно было посмеяться вот так всем людом сообща, являя единение.
Понял это и воевода, потому столь же шутливо ответил тому, изогнув в усмешке пушистую пшеничную бровь:
-- А и Строгановых, господ наших, не пустим. Пущай в лесу ночуют, а затемно в лесу делать нечего доброму человеку. Их вина. Ладно, отведаем, чего Бог послал, -- проговорил он, подставляя большой кубок под руку Ефиму Звягину,-- наливайте и выпьем за праздник, за Преображение Господне. Дай Бог! -- и он поднес кубок ко рту.
Все собравшиеся дружно последовали примеру воеводы и, выпив, приступили к еде. Едигир чуть глотнул из ковша, поданного Федором, но горький вкус напитка не понравился ему, и он пренебрежительно махнул рукой, мол, пей сам.
-- Зря отказываешься, -- ответил тот и припал к ковшу,-- пиво доброе, хоть и горчит немного. Смотри, не достанется.
Но Едигир принялся за пирог, не обращая внимания на его слова, осторожно извлекая оттуда кости и бросая себе под ноги. Тут же по воеводскому двору бродило несколько больших собак с нетерпением дожидавшихся остатков угощения. Тимофей что-то с увлечением рассказывал Алене, перегнувшись через сидящую рядом с матерью Евдокию. Она чувствовала себя неловко между ними и, осторожно выскользнув, села по другую сторону рядом с Едигиром. У того от неожиданного соседства кольнуло в груди, особенно, когда он рассмотрел чистую белую кожу на лице девушки, тонкие губы, прикрывающие ровный ряд зубов и одинокий золотистый завиток волос, выбившихся из-под белого с цветным рисунком платка.
Он поймал себя на мысли, что ему хочется подержать, потрогать завиток, который подрагивал от легкого набегающего ветерка, будто дразнил его, заправить прядку под платок и осторожно провести пальцами по щеке. Он уже было поднял руку, наклонившись в сторону девушки, но она слегка отстранилась, будто почувствовала его желание и, улыбаясь, спросила: