– Ну, Анжела, хватит тебе перечить. Расскажи нормально. Чем ты сейчас занимаешься? Где работаешь?
– А я не работаю. А деньги получаю!
– Это как?
– Ну, ты, наверное, слышала, что сейчас все за границу за товаром ездят. Кто куда может. Чаще в Польшу или в Турцию. Можно в Дубаи, но там сложней. Вот этим я и занимаюсь.
– А ты куда ездишь?
– Я в Польшу.
– Вот это да! И ты уже была в Польше?
– Ну конечно была. Уже два раза. Сейчас снова собираюсь.
– А как там деньги делают? За что дают?
Такой живой интерес льстил самолюбию толстухи. Она, услышав вопрос Светы, закатилась в смехе.
– Ну, деревня. Дают! Дают, знаешь, что и где? А там зарабатывать нужно.
– Анжела, хватит смеяться. Расскажи по порядку. Знаешь, я с нашими уже месяц ни с кем не общалась. Ни новостей, ни сплетен никаких не знаю. Вот подскажи мне, а я могла бы с тобой ездить?
Бывшая буфетчица, а теперь великая коммерсантка, как она сама себя считала, пристально посмотрела на девушку и, немного посоображав, заявила:
– Знаешь, а это идея. Точно. Нам надо вместе ездить. У меня, правда, есть напарница, но такая нервная. Чувствую, что скоро мы с ней расцапаемся. Интеллигенция паршивая. Что ни скажу, все нос воротит. А ты девка простая. Тебя матюками из себя не выведешь. Ты от крепкого словца в обморок не упадешь. Так ведь?
Светлана поняла, что у толстухи проблемы из-за ее любви к крепкому словцу и обзывательствам и, усмехнувшись, она сказала:
– Да ругайся на здоровье, если это тебе так необходимо. У нас теперь свобода слова. Говорю, что хочу.
– Вот правильно. Теперь все говорят, что хотят. Запретов нет. Так. Короче. Ты сейчас куда идешь?
– Домой.
– А кто у тебя дома?
– Никого.
– Вот и отлично! Сейчас идем к тебе. Там все обсудим, и я, пожалуй, у тебя заночую. Не стесню? – она испытывающе посмотрела на девушку.
– Пойдем, конечно. Но утром я очень рано на работу.
– Не б… Маруська, я Буденный – хлопнула она по плечу подругу.
Они медленно направились к дому. Там хозяйка сварила кашу, а к чаю вытащила две банки маминого варенья. Анжела на огромный ломоть хлеба щедро лила клубничное варенье и ела с чаем. Она вся умазалась и, когда хлеб кончился, скомандовала:
– Давай, хлебца то подрежь.
– Слушай, а ты к утру в платье влезешь после такого ужина – усомнилась хозяйка. Смутить Анжелу было невозможно.
– Я своей фигурой довольна. И платье у меня с запасом. Не волнуйся. Лучше на себя посмотри. Заморыш. Ведь надо же. Устроилась в какую-то душегубку и пашет. Ха-ха-ха.
Она снова принялась смеяться. Затем подняла на Свету голубые глаза, густо подкрашенные черным карандашом, и, облизав с пухлых губ розовые капли клубничного варенья, сочувственно спросила: