Только Элен не боялась. Она закрыла уши руками, пытаясь спрятаться от назойливого шума (но он уже поселился у нее в голове), и во второй раз распахнула глаза, увидев теперь уже не лица, но ноги, грязные, рваные, бегущие. Лишь одно лицо оказалось на уровне с Элен, и оно было так же искаженно мучительной болью и страхом, как другие.
Такие лица Элен видела только в фильмах. Обожженное, красное и съежившееся, с глазами навыкат, слепо шарящими в пространстве, с опаленными бровями, с черной рваной дырой, что когда-то была ртом, и кровью, размазанной по лицу, запекшейся уже на самых жутких ожогах.
Элен поняла, что это Пегас только после того, как его подняли и куда-то потащили. А её оставили. Но не одну. Все должны были бежать прочь, но наоборот, бежали сюда, окружали Элен, давили своей вопящей массой. Она закрыла глаза. А потом уши, чувствуя, как сочится сквозь пальцы горячая влага.
Все вокруг посходили с ума, и если раньше, в клубе Элен знала, что делать, то сейчас чувствовала себя ребенком, оставленным матерью в огромном торговом центре. С ней однажды такое было. Мама слишком увлеклась ссорой с отцом, выпустила её руку, и Элен тут же унес назад поток людей. Они проходили мимо, и никто не замечал невысокую, хлипкую, семилетнюю девочку, вцепившуюся в перила и отчаянно тихим голосом зовущую маму. Маленькая Алёна была слишком серой, незаметной среди спешащих людей, и тогда она, с высоты своих прожитых семи лет, пообещала будущей Алёне, что не позволит больше не замечать её.
Но она снова была девочкой в торговом центре, и ни зеленые волосы, ни пирсинг, ни вызывающий вид не сделали ее заметнее. Все стало только хуже. Теперь Элен звала маму, но у Элен мамы не было, она была у Алёны, а все вокруг было красно-черным, и серый снег оседал на плечах.
– Элен! – из ниоткуда вынырнуло знакомое лицо, крепкие руки встряхнули ее за плечи, ощупали шею…пульс? – Элен! Ты слышишь меня? Тебе нужно уйти отсюда! Элен!
– Я хочу домой, – прошептала девочка, облизывая пересохшие губы и чувствуя на них невыносимую горечь. Лицо не исчезало, как другие, и Элен с трудом узнала в его очертаниях Колю, одноклассника, с которым она до пятого класса сидела за одной партой. А потом ее перевели на платный, а потом исключили…
– Элен! – почему-то Коля казался ей совсем взрослым, морщины собрались на лбу, а ведь Коля никогда не хмурился… – Господи, Элен, да скажи хоть что-нибудь! Ты ранена?
Хотя у нее ужасно болела нога, девочка помотала головой, и потянулась к Коле, чтобы его обнять. Услышала облегченный вздох. Его длинные худые руки обняли ее в ответ.