Алексей Яковлевич, в первый год вызнав за своими работниками такую особенность, решил было, что поприжмет фабричных мужиков, наймет крепких ребят себе в помощь, чтоб в случае чего указали главным зубоскалам, где Бог, а где порог, но через годик понял, как нелегко этакую ораву в узде держать. Работные мужики, пообвыкшись, поначалу издалека заводили с ним разговоры о малости содержания, дороговизне всеобщей и скопом тащились к нему в дом на каждый праздник большой и малый "похристосить", как в шутку называли натуральное выцыганивание из него денежки на дармовую выпивку. А позже, приглядевшись, и вовсе стал он замечать у них черноту в лицах, а порасспросив, выяснил, что когда-то осел в здешних местах самый что ни на есть настоящий цыганский табор, смешался с местными жильцами и вышла с них порода, во многом от остальных отличная, к земле души не имеющая, а вот попеть-поплясать - то хлебом не корми, только дай...
Но и это ладно бы, можно и с такими общий язык найти. Коль хоть один день в неделю работают справно, в полную силу, то и остальные выходки простить можно. Да только выявилась среди работного люда совсем дурная черта, что за русским человеком редко водится: имели они страстишку к письменным доносам и кляузам. Уж кто их впервой надоумил на то кляузное дело, того Алексей Яковлевич не выведал, сколь ни стращал, ни клялся в прощении паршивца. Только ушла первая бумага, писанная по всей форме на гербовом листе, на имя генерал-губернатора от приписных аремзянских людей с обвинением своего хозяина в самых что ни на есть тяжких грехах: государственной измене, изготовлении фальшивых денег и прочей ерунде, что серьезный человек скорее за шутку примет, нежели за правду. Но коль пришла гербовая бумага по инстанции, то деваться некуда, дали ей законный ход, вызвали к ответу Алексея Корнильева в губернский суд, и пошла волынка судебная по всем правилам, обещая затянуться ни на один годок. Ладно, что были у него свои люди и в суде, и в губернской управе, которые помогли замять дело. Но все одно ушло более месяца у Алексей Корнильева лишь на то, чтоб по судебным заседаниям выходить, задобрить стряпчих живой деньгой, да еще с полгода на отписки ушло, пока не было принято решение о неправильности обвинения.
А могло дело обернуться не в его пользу. И чего б тогда было? Не иначе, как через суд на него опеку за фабрикой наложили б, и кому ту опеку поручили бы, то и вовсе неведомо. Ладно, коль доброму человеку, а коль своекорыстнику? Без его подписи и копеечки собственной с продажи товаров не получишь. Считай, и фабрика уже не твоя, а чужого человека, которому до тебя и дела нет.