- А что так? - спросил он, садясь на тот самый стульчик, с которого недавно спорхнула Глаша, и легко коснулся тонкими пальцами руки императрицы.
- Сон мне дурной приснился... Опять их видела, - сжала ладонь Разумовского Елизавета Петровна. - Плачут они, а вокруг вода, вода... - и она замолчала. По тому, как тяжело вздымалась у ней грудь, было понятно, что разговор дается ей нелегко. - А то еще приснится, что умерли они все, а глаза им закрыть не могут, и они глядят, глядят на меня, - продолжила она вскоре после короткого перерыва.
- Зачем только казнишь себя, матушка? Отпустила бы их давно, и дело с концом. Сразу начала бы сны иные видеть. Вот я, как усну, то утром, если не растолкают, и до полудня проспать могу, - широко улыбнулся Алексей Григорьевич.
- Счастлив твой Бог, а мне они едва ни каждую ночь являются. Проснусь вся в поту, а потом - какой сон?.. Лежу, ворочаюсь, жду, когда рассвет наступит. После весь день как разбитая хожу.
- Так отпусти их, пусть едут. А ты себе сон сразу и вернешь.
- Нет, Алешенька, нельзя. Я как женщина, как христианка понимаю и жалею их, а как государыня - не могу. Поди, слыхивал, что во времена Гришки Отрепьева было? Брат на брата шел с мечом. Едва страну не разорили, не растащили на части. А отпусти я их, куда они кинутся? Да к Фридриху проклятому, безбожнику этому, который, сказывают, в церкви ни разу за всю жизнь не бывал, к причастию не подходил. Ведет себя так, словно и не король он, а бог земной. Ему только того и надо, чтоб Иван Антонович с отцом и матерью к нему в ноги кинулись, о помощи попросили. Он сейчас соберет войско великое и на нас войной.
- И мы не лыком шиты, генералы наши воевать обучены, солдаты имеются, отобьемся, прогоним супостата.
- Отбиться, может, и отобьемся, только кровушку русскую опять прольем, скольких солдат в землю зароем. И кровь их на мне лежать будет, коль клятву нарушу, сон навеки потеряю. Помнишь, клялась я, когда на трон восходила? Клялась, что кровь русскую лить не буду, указа о смертной казни ни одного не подпишу. И ведь держу слово? Держу?! - заглянула в глаза Разумовскому императрица. - Боюсь я страшного суда, кто б знал, как боюсь. Клятвопреступники, знаешь, чего на том свете поделывают?
- Знаю, - чуть улыбнулся граф.
- А ты не смейся, не смейся! - вырвала у него свою руку Елизавета Петровна. - Сковороды раскаленные лижут! А я не хочу! Слышишь?! Ой, голова кружится чего-то, открой окно на улицу...
Разумовский был рад возможности перевести разговор на другую тему и торопливо пошел к окну, приоткрыл наполовину одну из створок и вдохнул в себя свежий воздух, закинул руки за голову и, поворотясь к кровати, спросил: