– Эй, новенькая, расскажи что-нибудь про живых, – этот голос совсем другой, с легкой хрипотцой, через которой проскальзывает болезненное нетерпение. Соня в каком-то другом месте обязательно бы ответила что-то резкое. Что она им тут не желтая газета. Но в медведе, чувствуя прямо внутри своего живота чей-то локоть, а в ухе чужую кисть, сильно не повыступаешь. И она попыталась вспомнить, что происходило в мире живых, нормальных людей. Из-за чернильного пятна она давно перестала следить за теми новостями, что не касались чернильных, и сейчас было сложно вспомнить, когда и что происходило. Кто-то умер, но вряд ли это всем будет интересно, тем более тут, где они и сами не особо живые.
– Ну… Э-э… – Соня сама на себя разозлилась за такое начала и выпалила первое, что пришло ей в голову. – Вот Кейт Миддлтон родила еще одного принца.
Все зашумели. Соня с трудом смогла вычленить несколько слов, но этого было достаточно, чтобы понять – эти люди, ставшие частью её самой, и частью которых стала она, вовсе не хотят слушать про принца. Соня сосредоточилась и наконец смогла уловить далекий голос, который в этот раз почему-то напомнил ей о Радике. Но это было неважно, потому что голос сумел прорваться через весь этот шум и его она теперь слышала отчетливо, слово в слово.
– Про ощущения расскажи, Соня. Нам их тут не хватает.
Она хотела спросить незнакомца, почему он зовет её по имени, но новая мысль ударила так, что она едва не зашипела от боли. Только боли не было. Никакой.
И она только сейчас поняла, что не так. Умирая или, лучше сказать, уходя, она чувствовала онемение и страх. И пустоту. А сейчас она не чувствовала больше ничего. Совсем. Не болел живот, беспокоивший её последние пару дней из-за пиццы, ей не было страшно или холодно, хотя они шли по подтаявшему снегу, и одна её пятка касалась обледеневших сугробов. Даже неудобства не ощущалось, хотя она почти сливалась с соседями.
Ей бы испугаться, но страха нет, и она не могла вспомнить, каково это. Вместо этого Соня напрягла память, пытаясь вытащить из неё хоть что-то.
На поверхность скользнула глупая мысль и она неуверенно произнесла:
– Может, поцелуи?
– Да-да, расскажи про поцелуи, – забормотали вокруг, и, то ли Соне показалось, то ли медведь даже идти стал бодрее.
Она попыталась вспомнить, как описывали поцелуи в книгах, которые она читала когда-то запоем. Как там было? «Он приник к её губам, и они слились в экстазе». Нет. Не то. Вряд ли здесь хоть кто-то сможет понять, о чем идет речь. Соня и сама понимала слабо. «Он жарко ворвался в её рот языком, и у неё подкосились колени»? Снова какая-то ерунда. Она с ними менее четверти часа, а уже не чувствует, где её колени, а где чужое ребро. Про язык и вовсе упоминать не стоит. Нет, всё это не то. Соня отмахнулась от услужливой памяти с цитатами из романов мягких обложках и тихо проговорила: