Бека не могла себе представить, чтобы кто-то сделал нечто подобное для нее. Она потеряла свою семью много лет назад. Однажды, двадцать пять лет назад, Бренна последовала безмолвному зову магии и обнаружила Беку, жалобно плачущую рядом с окоченевшим телом ее покойной матери в дальнем углу сырого заброшенного здания, полного пустоглазых наркоманов. Никто не знал, кто отец Беки, и не беспокоился о том, что Бренна увозит ее. Даже ее настоящее имя терялось в туманных воспоминаниях о голоде, одиночестве и неясных страхах, которые, вероятно, что-то значили для ее четырехлетнего возраста.
Бренна дала ей имя Бека и вырастила в ярко раскрашенном автобусе, в котором они путешествовали по стране. Старая Баба Яга обучила Беку быть ее преемницей и научила всему, что она считала важным для Бабы — но не научила ее ничему о том, что значит быть частью человеческой семьи. Иногда Бека думала, что для нее уже слишком поздно разбираться в этом самой.
* * *
Маркус наблюдал, как Тито и его мама веселятся, сбрасывая друг друга с доски в воду. Он обернулся, чтобы помахать Беке, и увидел нечто очень грустное в том, как она сидела одна на одеяле, наблюдая за их возней, что он пошел к ней, даже не задумавшись, притягиваемый к ней, словно к магниту.
Ее глаза были скрыты за темными стеклами солнцезащитных очков, а мысли за обычным веселым выражением лица, но что-то в том, как она сидела, неподвижная и молчаливая, заставило его осознать, что ее мысли были далеко не приятными. Он не знал почему, но ведь и не спрашивал.
— Чего грустим? — спросил он, плюхаясь рядом с ней на широкое одеяло. Оно было в ярко-желтую и черную полоску, и глядя на нее казалось, что она сидит верхом на огромном шмеле. Учитывая странный эффект, который она производила на него, возможно, было бы более уместно представить ее верхом на метле. Видит бог, она наложила на него какое-то заклятие; он не переставал думать о ней с того самого дня, как они вытащили ее из сети, словно русалку, пойманную в объятиях моря.
— Да так, — сказала она в ответ, вытягивая свои длинные ноги перед собой и отвлекая его еще больше видом всей этой загорелой, гладкой кожи.
— Пенни за твои мысли, — сказал он, доставая из переносного охладителя бутылку холодного чая. Неуловимый аромат клубники на мгновение возобладал над запахом лосьона для загара, исходящим от запекающихся тел рядом с ними, а затем исчез, как мираж. Он заглянул поглубже в охладитель. Никакой клубники.
— Не уверена, что они настолько дорогие, — сострила Бека, и на губах даже появилось подобие ее обыкновенной ухмылки.