Сейчас сны были страшными и гадкими. И всегда одинаковыми. Кто-то звал ее тихим голосом, это монотонное бормотание тянуло ее куда-то, как собаку на веревке, душило, подавляло волю. Хильд пыталась сопротивляться, но веревка натягивалась, и она задыхалась. Приходилось вставать и идти, спускаться по лестнице вниз, выходить из дома, идти по дорожке к воротам. Там за чугунной решеткой клубилось черное облако, так напоминающее огромный пчелиный рой, и из него сквозь решетку тянулись к ней старческие худые руки с обвисшей кожей, в неопрятных узлах вздувшихся вен.
Хильд знала: если они прикоснутся к ней, ее не станет. И с замирающим сердцем ждала, придет ли ее Спаситель.
И он всегда приходил!
От большого пятна тени, отбрасываемого в лунном свете несколькими старыми дубами, отделялась тень поменьше. Она приближалась к лунной дорожке, ступала на нее и превращалась в большого медведя. Сразу ее грудь наполнялась воздухом, чуть горьковатым от запаха хвои и палых листьев и немного колючим, от близкого снега. Она садилась ему на спину и погружала озябшие ладони и ступни в густой мех.
— Покатай меня, мишка.
— А что ты дашь мне взамен?
А что у нее осталось? Она уже отдала ему и ленту из косы, и красные бусы и золотое колечко.
— У меня ничего больше нет.
— Так уж и ничего? Посмотри внимательно, Хильд.
Она смотрела очень, очень внимательно:
— Ничего. Только старый свитер и пижама.
— А что ты прячешь под пижамой, Хильд?
— Ничего. Там только я сама.
— Тебя-то мне и надо.
И становилось так страшно… и любопытно… и сладко.
— Хорошо, мишка. Забери меня. Забери меня себе.
Фрейя из окна своей спальни смотрела, как к старой роще идет большой медведь со спящей девушкой на спине. При жизни отца ее брат был хорошим человеком: умным, верным, надежным и умеющим жить среди людей по людским законам. Смерть отца превратила его в безжалостного воина, могучего берсерка, почти непобедимого в своей боевой форме.
Разве могла она три года назад подумать, что эта девушка пробудит в нем последнюю, высшую сущность: шамана, способного в зверином обличье проникать в сны, узнавать тайные помыслы живых и мертвых.
— Хватит колобродить, — на ее плечи легли большие теплые руки. — Все у них будет хорошо.
Фрейя откинула голову на грудь мужа и закрыла глаза:
— Ты так думаешь?
— Я знаю, — ответил Хокон. — Хильд выспится на медвежьей шкуре, а утром Орвар принесет ее домой. Не беспокойся.
Так оно и повелось после похищения: Хильд во сне бродила по саду, затем Орвар выходил за ней, а утром уже в человеческом облике приносил девушку на руках домой. И только ее покрытые грязью ноги напоминали о событиях прошедшей ночи. А между тем, время шло, и ничего больше не происходило. Это-то и беспокоило Фрейю сильнее всего.