– …и лежать тебе, на берегу среди отдыхающих, пока не найдут труповозку, – замогильным голосом сказал Чуви.
– Лен, ты что, ему не сказала?
– А она об этом завтра расскажет, – любезно осклабился Шеф. Красивым девушкам он прощал намного охотнее, как и все мужчины. – Когда труп выловят из реки и положат на пляже.
Но Сонечка, которая шутки не поняла и очень жалела глупого Просто-Диму, возразила сурово и горячо:
– Да они уже сам труп никогда не найдут!
И под общий гогот, по мере того, как вытягивалось лицо будущей жертвы, Шеф смахнул скупую мужскую слезу.
– Погнали дальше…
Ирка и Бонечка были дома. Пытались затянуть Бонечку в корсет.
– Что за садо-мазо? – спросила я, разуваясь. – Ты в нем часу не проходишь, не то, что всю свадьбу.
Богдана фыркнула. Корсет скрипнул. Похожая на перетянутую посередине сосиску, она осторожно присела на стул. Она даже сейчас умудрялась оттянуть все Иркино внимание на себя. Ныла, что Макс дал ей время до осени, чтобы найти квартиру. Бонечка намекала, что если я как следует предложу ей, она могла бы пожить у нас.
– Уже ходила на тренировку? – сменила я тему. – Американцы есть? Что, вообще, нового в хоккее?
– Есть… Ты в курсе, что Спиря свинтил в «Ак Барс»?.. В последний момент!
Я дернула плечом: в «Амуре» была такая текучка кадров, что говорить об уходе игроков, сумевших проявить себя в сезоне, было смешно. Удивительнее было, когда они оставались.
– Деньги те же, сменки реже, – я посмотрела на Ирку.
Она потупилась.
Красивое официальное предложение стать Саниной женой она получила в апреле, когда мы с Максом скрипели, но ехали. И было как-то само собой, что если он будет свидетелем со стороны жениха, то я буду свидетельницей со стороны невесты.
Но потом у Макса в заднице рванул завод пиротехники и отдельные взрывы были до сих пор слышны в ночной тишине. И в предвечерней – тоже. Я злилась, ощущая себя отброшенной и в то же время, стыдилась того, что злюсь. Именно поэтому и пришла к ним после работы – потому что Ирка прямо спросила: «Ты на меня обиделась?» Сделать вид, что нет, не обиделась.
Андрюша и Сонечка, и даже Тимур умоляли меня не ходить. Мол, ничего нет стыдного в том, чтобы обидеться, если тебя обидели. Но Ирка рыдала в трубку, посыпала голову пеплом из ничего не значащих извинений и грозилась прийти сама.
Желание сатисфакции, сотканное из обрывков воспоминаний, старой дружбы и умоляющих слов… Разумеется, я пришла в тот миг, когда они пытались засунуть Бонечку в платье, сшитое на меня. В этом была какая-то горькая ирония. Она просто не помещалась в него. Не могла в нем не двигаться, не дышать. Как я никогда не помещалась в их размеренную порядочную жизнь.