– Может, воды вам принести? – из-за спины спросил я.
– Да, если можно, принесите, пожалуйста, с мыслями не могу собраться, – положив ручку на стол и закрыв лицо ладонями, всхлипывая, ответила Светлана Сергеевна.
– Хорошо, сейчас принесу.
Спустя 30 минут письмо было написано, и я положил его в свою сумочку, а вернее засунул в папку для бумаг, помеченную для отвода глаз проверяющих, надзирателей, приставов и иных охранников ярко-красной полосой, на которой было крупными буквами написано: «Адвокатская тайна, любое визуальное изучение запрещено. Документы охраняются Законом об Адвокатуре».
– Ещё вопрос по поводу бабушки будем обсуждать или дедушки? Я же вам ранее говорил, как дополнительное смягчающее вину обстоятельство можно оформить письменно иждивение престарелых родственников Беридзе на него лично.
– Нет, вы знаете, дед сказал, что помогать преступникам он не будет, у него нрав крутой очень. К сожалению, этого мы сделать не сможем, он даже бабушке запретил в суд ходить.
Попрощавшись со Светланой Сергеевной, я подошёл к своему столу и посмотрел на закрытую сумку.
Признаюсь честно, письма родителей своим детям я не читал, как письма жён, подруг своим мужьям я также не просматривал и не вникал в суть написанного. Краем глаза я обычно видел начало письма: «Милый сынок…» и его окончание: «Скучаю, люблю, обнимаю, береги себя».
Конвоиры эти письма также прочесть не могли, так как не имели права вникать в суть адвокатской переписки со своим клиентом, да и осматривали адвокатов при входе в изоляторы, тюрьмы и прочие места лишения свободы с целью найти наркотики, телефоны, их комплектующие или иные устройства связи, переписка и деловые бумаги адвокатов надзирателей интересовали редко.
Вечером, как и обещал матери Беридзе, я поехал в СИЗО и, заняв очередь, получил разрешение на свидание со своим подзащитным.
Беридзе на этот раз задавал мне мало вопросов, и общение прошло довольно-таки быстро, я пытался его подбодрить, уверяя, что самое худшее уже миновало и что пожизненного наказания в нашем деле не будет, как и не будет наказания сроком в 17 лет. Но, как я понял, Георгию уже было безразлично, что 7 лет, что 17.
Камера краткосрочных свиданий, в которую привели Беридзе, выходила на сторону улицы. Георгий подошёл к зарешётчатому окну и как-то грустно произнёс: «А там жизнь».
Действительно, за окном бурлила жизнь в каком-то её проявлении. На улице было светло и были видны силуэты людей, возвращающихся с работы домой. Рядом с изолятором был производственный цех по ремонту автобусов, трамваев и троллейбусов. Перед въездом в цех образовалась очередь из автобусов и эвакуаторов для транспортирования специальной техники, которые попеременно сигналили друг другу и включали аварийку.