Опоздав на последнюю электричку, они ежились от холода на Московском. Обойдя по второму кругу вокзал, отец робко предложил поехать к нему. На что спутница воскликнула: "Господи! У тебя есть комната? Что ж ты молчал?!" Молчал отец не столько в силу застенчивости, сколько помня о своей далеко не либерально настроенной матери. Только отъезд которой в санаторий и сделал его гостеприимным хозяином. Вот тут-то и выяснилось, что блокадный ребенок, всю жизнь учившийся и бывший под бдительным надзором строгой матери (О, эта женщина заслуживает отдельного рассказа!) абсолютно упустил из виду чувственную сторону жизни. И на этот раз настала очередь мамы, прошедшей огни, воды и медные трубы, показать класс. Отец, в 30 лет открывший для себя радость секса, оказался очень способным учеником. Трое суток он, не вылезая из постели, повторял пройденное. На четвертые - мама упорхнула на дежурство, а счастливый и изможденный отец проспал двое суток. После чего явился на работу. Его попытки оправдать 5 дней прогула перечеркнул трезвый и чересчур сияющий вид. Это сочли особым цинизмом и уволили по статье. Но, видимо, в контексте сделанного накануне открытия это не показалось папе катастрофой. Новоявленный Казанова поехал на вокзал и вскоре предстал пред светлые очи мамы и будущей тещи. Закрепление пройденного продолжилось на сеновале и длилось еще двое суток. Деревенские патриархальные нравы, считающие срамотищей не только не узаконенные отношения, но и сам сон до полудня, были шокированы. Влюбленные были изгнаны.
Тем временем вернулась из санатория и его мама. Возобновились платонические прогулки. Но пути назад уже не было! Папин проснувшийся темперамент подсказывал нестандартные решения. Проходя, например, мимо Александро-Невской лавры, отец вдруг стремительно сиганул через забор и перетащил маму в ночной некрополь. Она до сих пор вспоминает, насколько холодным был постамент надгробия, несмотря на папин пиджак. Эта материализация метафоры "у гробового входа младая будет жизнь играть" всегда волновала мое воображение...
- Валя, ты собираешься на мне жениться? - с детской прямотой вскоре спросила она.
Он, улыбаясь своей ироничной улыбкой, не раздумывая, ответил:
- Я не возражаю.
В ЗАГС она опоздала на полтора часа. (Ей не понравилась прическа, которую сделали, и пришлось ехать домой, чтобы ее размыть.) Он невозмутимо ждал. Как будет ждать ее всю свою жизнь.
Они постоянно ссорились. То есть ссорилась всегда мама, впрочем, как и вообще говорила. Он многозначительно и мудро молчал. Ее же щебетание наполняло дом радостью. По-моему, папа не слушал, что именно она говорит, как мы часто не вслушиваемся в смысл того, что доносится из радиоприемника, важен был сам фон, импонирующий тембр. Мама всегда с радостью делилась своими открытиями отец иронично улыбался, изредка ронял "Неужели ты этого не знала?". Чем всегда вызывал наивный упрек: "А почему ты мне раньше не рассказал!" В театре мама, раскачиваясь от волнения, переживала за персонажей. И когда отец проговаривался о том, как плохо играют или врут текст, на него сыпались: "Какой ты бесчувственный! Скажи лучше, убьют его или нет?" Ей была чужда ирония, без которой немыслим был отец. Она любила, не понимая его фельетонов, и звала этого умного широкоплечего мужчину зайчиком. Когда я услышала, что такая далекая от политики Целиковская была женой Ю.Любимова и, звоня в обком, куда руководителя мятежной Таганки вызывали на ковер, говорила: "Не унижайся, Юра! Иди домой. И не забудь по дороге купить кефир!" - мне это показалось таким родным и знакомым с детства.