— …но они не отрицают, — закончил за него Иуда.
— Да.
— И не должны. Пока не станут правящим классом.
Зихт вопросительно посмотрел на человека и тот объяснил:
— Всё дело в гегемонии. В том, какой класс является классом-гегемоном. Общество, в котором правят уроды — уродливое общество… и оно будет оставаться таковым до тех пор, пока уроды будут оставаться у руля. Крепостные крестьяне вряд ли были нравственнее своих феодалов, как и рабы вряд ли превосходили в благочестии своих господ…
— Некоторые даже мечтали сами стать рабовладельцами и иметь своих рабов… — добавила Елена.
— Так и есть, — согласился с замечанием женщины Иуда. — Так и есть. А крепостные и слуги мечтали о дворянстве… И история Земли, насколько мне известно, знает такие примеры, когда становились… — (Он посмотрел на Гая и тот согласно кивнул) — Так что, ничего нет удивительного в том, что наиболее слабые, полностью подчинившиеся гегемонии буржуазии наёмные рабочие мечтают стать капиталистами, чтобы самим эксплуатировать других. В этом и состоит суть гегемонии — в подчинении образа мысли. Раб должен считать себя рабом и втайне мечтать о господстве. Наёмный раб должен усвоить принятую в капиталистическом обществе — в обществе гегемонии капиталистов — парадигму: нанимай или нанимайся.
В тот вечер я мало говорил и больше слушал. Моё сердце разрывалось от грусти. Мне не хотелось покидать корабль-обитель людей, и одновременно я чувствовал сильное желание вернуться на Шхакабб. Мне хотелось поскорее увидеть Щелистый Хребет сверху. После тюрьмы я быстро привык к нашему лагерю в горах, — руины старой шахты стали мне домом. Думаю, это потому, что дом — это место, где ты не один, где рядом с тобой твоя семья, твои близкие. Зихт, Аша и пришелец Иуда стали моей семьей, как и другие, что присоединились к нам позже. Что же до «Потёмкина», то и это удивительное место, за те немногие дни, что мы провели в нём, стало как бы домом всем нам. Не «новым домом», нет (ни я, ни Зихт с Ашей, в них я уверен, ни за что бы не остались там, не покинули наш Шхакабб, даже если бы нам это предложили), но «домом» духовным (простите за поповское слово), так как на примере «Потёмкина» мы увидели будущее нашего мира — то будущее, о котором веками грезили наши утописты, о котором мечтают анархисты и социалисты, и за которое сражаемся мы, коммунисты, и наши товарищи.
Было уже поздно, когда мы вернулись под купол. Аша с Зихтом разошлись по комнатам, а я вышел из дома, чтобы посмотреть на скопления огней в поселениях на другой стороне мира. Это не было похоже на привычное звёздное небо; ничто на планете не могло походить на это удивительное зрелище. Представьте себе изогнутое аркой море у вас над головой… Не получается? Вот и у меня тоже. Это можно видеть, но, чтобы представлять это… для этого нужно быть художником. А я не художник; я лишь бывший школьный учитель. И партизан. Я могу сражаться… и немного писать. Но описание корабля-мира даётся мне тяжело. Это нужно видеть своими глазами. И, поверьте мне, это впечатляет.