«Всё когда-то бывает в первый раз, – хмыкнула я в ответ ей невесело. И подумала, насмехаясь над собой: «Первый раз трудно исповедоваться, сознаваться в позоре, а потом ничего, даже с юмором плачешься».
«Сначала мои коллеги сделали легкий проброс, упомянув о возможных изменах, мол, этот случай не может быть простым совпадением. Пытались раскрыть мне глаза, занести бациллу недоверия. Но внутри меня ни один маячок опасности не блеснул. Я не кокетничала с мужчинами, не давала повода дурно говорить о себе. Правда, иногда некоторые мужчины неправильно понимали мою открытость, но я, заметив это, прямо и откровенно разъясняла им ситуацию. Я не ревновала мужа, потому что была уверена в своей порядочности, и Феде верила как себе, пока…» – Эмма замолчала.
«Трудны только первые сомнения в непогрешимости», – заметила я с большой долей сарказма.
«Обращу твое внимание на тот факт, что посеянные сомнения опять не дали богатые всходы. Сердце только на миг упало в предчувствии беды. Не подключилась я к расследованию. Не могла себя заставить. В разумность такого поведения мужа не верилось. Ведь Федя присутствовал во мне как центр, как смысл и необходимость бытия, потому что только с ним я связывала ощущения настоящей радости, полноты жизни и счастья. Особенно я тосковала, когда он уезжал в командировки. Я была предана Феде в каждом мгновении нашей жизни и от него ждала того же.
Я отвечала коллегам, что не располагаю подобными сведениями и у меня нет оснований не верить мужу, что все их доводы из области предположений, недобросовестная заварушка, фатальная мешанина фактов. Уверяла, что их подозрения напрасны, мол, все это ложь от первого до последнего слова. Не возводите между нами стену недоверия. Кто-то проверяет нас на вшивость. А может, у кого-то из вас нервы развинтились. Даже кое с кем рассорилась. Дело чуть не дошло до раздрая в коллективе, потому что многие сотрудники сочли меня слишком самонадеянной».
«Вымыслы нужны для остроты сюжета. У-у… жалкие шептуны! Как часто в жизни злое меньшинство заявляет громче доброго большинства. И в политике такое не редкость», – комментировала я слова Эммы, увлекая ее в область, далекую от личных бед.
«Но слухи поползли. Вслед за первым известием как лавина с горы посыпались другие, еще более гадкие факты во всей их неприглядности и наготе. И во мне впервые шевельнулось чувство, о существовании которого в себе я не подозревала. Не описать, как разволновалась. Всем моим существом овладела мысль, которую я раньше, отчаянно переубеждая себя, силилась не допускать в свое сознание».